— Анна никогда и ничего не делает по собственной воле. Судя по всему, муж велел ей не ездить в Лондон, — рассудил мой супруг. — Но зачем ему запрещать жене эту поездку?
Я молчала, поскольку знала, что Стэнли и сам сообразит довольно быстро.
— Значит, платья у нее нет, на коронацию она не собирается… Видимо, он сказал ей, что ехать не стоит, поскольку никакой коронации не будет, — заключил он тихо. — И стало быть, все это, — он обвел рукой стопки бумаг, — устроено лишь с целью чем-то занять нас, вселить в нас уверенность, что коронация состоится.
— Возможно, Ричард приказал жене не ездить в Лондон из опасения, что здесь могут вспыхнуть беспорядки. Может, ему кажется, что только дома она будет в безопасности.
— Разве кто-то собирается устраивать беспорядки? По-моему, все хотят, чтобы принц был поскорее коронован. И только один человек с удовольствием помешал бы ему стать королем; тот самый человек, который больше всех от этого выиграет.
— Сам герцог Ричард Глостер?
Муж кивнул и задал главный вопрос:
— Итак, что же мы можем сделать со столь драгоценными сведениями? Как наилучшим образом ими распорядиться?
— Я поставлю в известность вдовствующую королеву, — предложила я. — Если она собиралась поднять армию, то лучше ей сделать это прямо сейчас. И пусть уберет своих сыновей куда-нибудь подальше, выведет их из-под крыла Ричарда. Если мне удастся убедить Елизавету пойти против регента, назначенного ее мужем, тогда у Ланкастеров еще есть шанс.
— Передай ей, что герцог Бекингем, вполне возможно, перейдет на ее сторону, — тихо добавил лорд Стэнли, когда я уже была на пороге.
Я тут же остановилась и, не веря собственным ушам, уточнила:
— Генри Стаффорд?
Он был племянником моего второго мужа, я помнила его еще маленьким мальчиком, который унаследовал титул герцога после смерти деда. А королева затем чуть ли не силой заставила его жениться на своей сестре. С тех самых пор он возненавидел семейство Риверс и, разумеется, вряд ли мог теперь оставаться им верным. Ясное дело, он одним из первых поддержал Ричарда и переметнулся на его сторону. Он также присутствовал, когда Ричард арестовывал Энтони Риверса. Легко догадаться, как приятно ему было видеть униженным своего шурина.
— Но ведь Генри Стаффорд королеву терпеть не может! — удивленно воскликнула я. — Он попросту ненавидит ее, как, впрочем, и собственную жену Екатерину, родную сестру королевы. Я знаю это совершенно точно. Я хорошо помню, как его оженили. Ради Риверсов он никогда бы не пошел против Ричарда.
— У него имеются свои честолюбивые планы, — мрачно изрек мой муж. — Он тоже королевской крови и, видимо, считает, что если трон можно отнять у принца Эдуарда, то его можно отнять и у Ричарда. Он присоединится к королеве, делая вид, что намерен защитить ее сына, а затем, если победа будет за ними, постарается сам захватить трон.
Думала я быстро. Семейке Стаффорд, за исключением моего слабого и весьма скромного в своих амбициях мужа Генри, всегда были свойственны чрезвычайная гордость и спесь. Стаффорд назло королеве поддержал Ричарда в борьбе с Риверсами, но теперь действительно вполне мог преследовать и собственные, далеко идущие цели.
— Хорошо, раз ты так хочешь, я скажу об этом королеве, — согласилась я. — Но по-моему, союзник Генри Стаффорд совершенно ненадежный. Приняв его помощь, Елизавета проявит редкую глупость.
Лорд Стэнли снова улыбнулся — на этот раз скорее волчьей, а не лисьей улыбкой, хоть и носил прозвище лис, — и произнес:
— У нее не так уж много друзей, выбирать не из кого. Так что, по-моему, королева его предложению очень даже обрадуется.
Через неделю после этого рано утром, когда едва рассвело, Стэнли ворвался в мою спальню, открыв дверь ударом кулака, и моя горничная, испуганная его неожиданным появлением, с воплем вскочила со своей постели.
— Оставь нас, — рявкнул он на нее.
Девушка поспешно выбежала из комнаты, а я, охваченная тревогой, села в кровати, придерживая у горла ночную рубашку, и спросила:
— Что случилось?
Первое, что мне пришло в голову, — это внезапная тяжкая болезнь сына. Но, увидев бледного как привидение Томаса с трясущимися руками, я поняла, что дело совсем не в этом, и задала вопрос иначе:
— Что с тобой?
— Мне приснился жуткий сон. — Муж тяжело опустился на край кровати. — Великий Боже, какой жуткий сон мне приснился… Ты просто представить себе не можешь, Маргарита…
— Неужели вещий?
— Откуда мне знать? Но это было ужасно! Я словно угодил в адскую западню…
— Что же тебе приснилось?
— Я оказался в холодной каменистой местности, в каком-то диком краю. Я постоянно озирался, но рядом никого не было. Ни близких, ни моих вассалов — я был совершенно один. Даже нашего штандарта я не увидел. И, сколько ни искал глазами, не нашел ни сына, ни брата, ни тебя.
Я молча ждала продолжения. Кровать тряслась — так сильно била его дрожь.
— Потом ко мне приблизилось какое-то чудовище, — почти прошептал он. — Жуткая тварь с разинутой пастью, из которой так и несло адским смрадом. Глаза у мерзкой твари были свинячьи, красные, и так и бегали туда-сюда. Она явно намеревалась меня сожрать.
— А на кого она была похожа? На змею? На дракона?
— Нет, это был дикий кабан, — тихо ответил муж. — Огромный кабан с окровавленными клыками. Из пасти у него капала слюна, голова была низко опущена, и я догадался, что он давно идет по моему следу. Было хорошо слышно, как он фыркает, нюхая землю.
Томаса передернуло.
Дикий кабан, изображенный на гербе Ричарда Глостера! Мы оба прекрасно поняли смысл этого сна. Я моментально вылезла из постели, выглянула за дверь и убедилась, что моей горничной в коридоре нет и никто не подслушивает. Затем я крепко затворила дверь, подошла к камину и на всякий случай поворошила в нем угли, словно в эту душную июньскую ночь нам необходимо было согреться. Я еще и свечи зажгла, будто желая окончательно разогнать остатки ночной тьмы, породившей страшное видение кабана, охотившегося на моего мужа. Коснувшись пальцами нательного креста, я перекрестилась, поскольку чувствовала: Томас принес в мою спальню не только свои ночные страхи; мне казалось, что вместе с ним ворвался и тот жуткий сопящий кабан, который вот-вот учует наш след.
— Думаешь, Ричард подозревает тебя?
Супруг посмотрел на меня и недоуменно пожал плечами.
— Я не сделал ничего предосудительного. Я лишь дал ему понять, что полностью его поддерживаю. Но этот сон… Нет, такое невозможно забыть. Пойми, Маргарита, я проснулся до смерти перепуганный и, точно ребенок, громко звал на помощь. Представь, я проснулся от собственного крика!
— Если он подозревает тебя, то скоро заподозрит и меня, — предположила я; ужас, охвативший моего мужа, был так силен, что и в мое сердце сумел запустить цепкие когти. — А ведь я еще и с королевой поддерживала переписку, как мы с тобой условились. Может ли он знать, что я на стороне его врагов?