Нагоняющий клаустрофобию тесный коридор деревьев вдруг кончился, и они выехали на открытую опушку. Взошла луна, залив безжизненным светом долину: далеко внизу можно было разглядеть уличные фонари, на горизонте — залитую огнями церковь, а на дне долины — небрежно брошенную узкую ленту реки Сер. Густо-черные купы деревьев оттеняли серебристо-зеленые пастбища. Окружающий ландшафт сплошь состоял из крутых подъемов и обрывистых спусков. Дорога шла через вершину холма, деля крошечную деревеньку с каменными домами и огромной полуразрушенной церковью, и спускалась по другому склону. Белый кованого железа крест у обочины отразил свет фар. Шарлотта попросила Энцо свернуть на узкую, усыпанную щебенкой просеку, по которой они кое-как съехали с крутого спуска и двинулись к лесу мимо домов, прятавшихся за высокими заборами. Вскоре дорога оборвалась, закончившись тупиком; пришлось свернуть на грубо мощенную проселочную. Энцо осторожно вел машину, соображая, куда, черт побери, его тащит Шарлотта.
— Приехали, — вдруг сказала она.
Энцо резко нажал на тормоз и огляделся. Их обступали деревья с густым подлеском, переплетенным зарослями шиповника.
— Здесь? — не поверил он. — Куда мы попали, черт побери?
— Увидишь. — Шарлотта перегнулась назад, взяла сумку и ноутбук и вылезла из машины.
Выключив фары и мотор, Энцо вышел за ней. Глазам понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте. Вскоре мир снова обрел очертания в призрачном лунном свете, пробивавшемся сквозь кроны деревьев. Шарлотта бесстрашно нырнула в непролазную чащу густо заросшего склона лесистого холма. Энцо кое-как пробирался следом, боясь потерять ее в темноте. Однако буквально через несколько шагов они снова вышли на яркий лунный свет. На открывшейся поляне метрах в четырех ниже по склону Энцо увидел темный старый дом, угнездившийся в естественной каменной впадине. Грубые ступеньки, вырубленные в скале, были укреплены старыми железнодорожными шпалами. На веранде Шарлотта, подсвечивая себе ручкой-фонариком, побренчала связкой огромных старинных ключей и вскоре толкнула тяжелую входную дверь.
— Подожди здесь, — сказала она и пропала внутри. Энцо повернулся к двери спиной и залюбовался открывавшимся с холма пейзажем, залитым лунным светом. Теплый ночной воздух мерцал и переливался в серебристом сиянии, внизу за деревьями виднелась долина Сер… Но вдруг волшебство исчезло — терраса осветилась электрическим светом.
Обернувшись, через открытую дверь он увидел Шарлотту у дальней стены старой фермерской кухни с плиточным полом и неровными каменными стенами. Она выглядела бледной, усталой, все еще не оправившейся от шока после смертельной опасности. Какой красивой она была во время их первой встречи! Тогда она держалась вызывающе и самоуверенно, сейчас выглядела беззащитной и подавленной. Маклеод вошел в дом, сразу ощутив пронизывающий холод, исходивший от каменных стен, — резкий контраст с теплой летней ночью. Поставив саквояж на стол, он привлек Шарлотту к себе и крепко обнял, зная — так или иначе, но она окажет огромное влияние на его жизнь. И он ее не отпустит. Никогда.
— Что же нам делать? — прошептала она.
— Остается одно…
— Что?
— Найти его раньше, чем он отыщет нас.
С удвоенной энергией они взялись за расшифровку подсказок из Отвилье. В пристройке Шарлотта отыскала белую картонную упаковку от посудомоечной машины, установленной здесь прошлым летом. Картон развернули и прикрепили скотчем к стене кухни, соорудив импровизированную доску. В огромном открытом дровяном камине языки пламени лизали почерневшие камни. На решетке уютно потрескивали сухие дубовые поленья, вытесняя из дома стылый холод, который никто не тревожил с самого Рождества. В кухне приятно пахло дымком.
Пока Шарлотта разогревала на плите суп, Энцо пристроил ее ноутбук на край кухонного стола, подсоединил его к принтеру, имевшемуся в доме, и распечатал фотографии, сделанные на собачьем кладбище в Отвилье. Один за другим он приклеил снимки по периметру «доски», написав под саламандрой и призовым кубком выгравированные на них даты, а под свистком — «9/13».
Усевшись за длинный деревянный стол, Маклеод попытался собраться с мыслями. Немного посидев с закрытыми глазами, он окинул взглядом кухню. Это была большая комната, предназначенная как для готовки и совместных трапез фермерской семьи, так и для жизни. Семейный очаг, сердце дома. Массивные почерневшие балки поддерживали половицы чердачной каморки. На больших старинных гвоздях, вбитых много десятилетий назад, висели кастрюли, сковороды, ключи, ржавые цепи. За занавеской рядом с камином начиналась старая лестница, ведущая на чердак. Грубо сколоченные деревянные двери напротив вели в ванную и супружескую спальню. Старинный каменный бак для стирки, установленный в арке алькова, использовался в качестве кухонной раковины. Книжные шкафы, видавший виды ореховый буфет, старинные напольные часы с неподвижно висящим маятником… Все было покрыто пылью, включая семейные фотографии.
Энцо подошел посмотреть. Большинство снимков были сделаны давно. Дешевая печать, аляповатые цвета. Кое-что снимали на террасе снаружи. Супружеская пара средних лет и тоненькая девочка с лукавой улыбкой между ними. Длинные вьющиеся черные волосы, летнее платье, сильный загар. Шарлотте лет десять — двенадцать. Залюбовавшись снимком, Энцо улыбнулся, сам того не замечая. Несколько черно-белых фотографий, выцветших и поблекших от времени, казались артефактами другой эры, памятью о далеких поколениях. Молодая пара на пляже в старомодных купальниках смущенно улыбается в объектив. У мужчины усы с закрученными вверх кончиками и круглые очки в массивной оправе. Женщина с копной непослушных, разлетающихся кудрей. У обоих плохие зубы.
— Мои дедушка с бабушкой, — сказала Шарлотта, подняв глаза от плиты.
Энцо взял одну из фотографий, сделанных в патио.
— А это родители?
— Да. Мне тогда было лет одиннадцать.
— Они живы?
Шарлотта кивнула:
— Живут в Ангулеме.
Маклеод вглядывался в снимок. Самые заурядные люди — лысеющий мужчина и обрюзгшая женщина. Энцо не узнавал Шарлотту ни в отце, ни в матери.
— Трудно сказать, на кого ты похожа.
— Ни на кого, — ответила она. Энцо поднял глаза, но Шарлотта упорно смотрела в кастрюлю с супом. — Меня удочерили.
— А, тогда понятно.
— Но я любила их не меньше, чем родных, — зачем-то пояснила она, словно отвечая на невысказанное замечание. — Они все для меня делали… — На секунду Шарлотта забылась, уйдя в свой мир, но тут же добавила: — И всегда сделают. — Она начала половником разливать суп по глубоким тарелкам. — В детстве я очень любила приезжать сюда — бегать по лесу, придумывать собственные игры. Хорошо, что у меня не было братьев или сестер. Я любила быть одна. — Поколебавшись, она добавила: — И до сих пор люблю.
Последняя фраза прозвучала завуалированным предупреждением Маклеоду не форсировать события, настаивая на быстром сближении. Снова противоречивые сигналы?