— Во время отсидок, ты хочешь сказать, — поправил его Уэксфорд.
Мартышка уже давно разучился краснеть, но настороженное выражение, появившееся на его лице, подсказало Уэксфорду, что его выстрел попал в цель.
— Мой друг, — сказал он, — приехал сюда, чтобы немного побыть со мной и Руби. Немного отдохнуть, типа того. Он — старый парень, и здоровье у него уже не то.
— Всему виной сырые дворы для прогулок, позволю сказать.
— Да ладно вам! Мой друг знает кое-что, что откроет вам глаза, кое-что из прошлого этого чертового мистера Айвора Суона.
Если Уэксфорд и был удивлен, то он и виду не подал.
— У него нет никакого прошлого, — холодно сказал он. — Или того, что ты имеешь под этим в виду.
— Этого нигде не написано, скажу я вам. Не все наши грешки записаны, мистер Уэксфорд, вовсе нет. Говорят, что на свободе разгуливает больше убийц, чем считается. Кого-то считают мертвыми, а они себе убивают.
Уэксфорд почесал подбородок и задумчиво посмотрел на Мартышку.
— Давай встретимся с твоим другом, — сказал 0п, — и послушаем, что он хочет сказать. Может, это что-то даст.
— Он захочет, чтобы ему заплатили. — Уверен в этом.
— Он специально предупреждал об этом, — доверительно сказал Мартышка.
Уэксфорд встал и распахнул окно, чтобы выветрить дым.
— Я занятой человек, Мартышка. Не могу ходить с тобой вокруг да около весь день. Сколько?
— Пятьсот фунтов, — коротко ответил Мартышка.
Сдержанно, голосом, в котором угадывалось недоверчивое возмущение, Уэксфорд сказал:
— Ты, должно быть, не в своем уме, если всерьез думаешь, что власти готовы заплатить пятьсот фунтов за информацию, которую можно бесплатно получить из архивов.
— Пять сотен, — повторил Мартышка, — и, если все пройдет нормально, еще и вознаграждение в две тысячи фунтов, которое пообещал дядюшка. — Он сильно закашлялся, но без надрыва. — Если вам это не надо, — сладко улыбнулся он, — мой друг всегда может обратиться к старшему констеблю. Кажется, его фамилия Грисуолд?
— Не смей, черт возьми, угрожать мне! — взъярился Уэксфорд.
— Угрожать? А кто угрожает? Эти сведения представляют общественный интерес, вот что это такое.
Уэксфорд сказал твердо:
— Можешь привести сюда этого своего дружка, и мы посмотрим. Может быть, это стоит пару фунтов.
— Он не пойдет сюда. Не пойдет добровольно к легавым. Он не то что я. Но мы с ним сходим сегодня в «Пегую лошадку», и смею уверить, он оценит дружеский знак в виде порции спиртного.
«Может быть, и в самом деле за этим кроется что-то стоящее?» — подумал Уэксфорд после того, как Мартышка ушел. И тут же он вспомнил намеки Риверса по поводу смерти тетки Суона. А если предположить, что Суон действительно ускорил кончину старушки? С помощью яда, может быть. Это как раз в духе Суона — такой ленивый, медленный способ убийства. Что, если этот приятель Мартышки был тогда в числе обслуги дома, на подхвате или даже в качестве дворецкого? Он мог видеть что-то, что-то взять и держать годами за пазухой…
Уэксфорд вернулся с небес на землю и, смеясь, процитировал самому себе Джейн Остин: «Доверять своему собственному ощущению, своей собственной интуиции, своим собственным наблюдениям за происходящим вокруг. Разве паше воспитание готовит нас к такому неслыханному делу? Разве наши законы содействуют этому? Могут ли они соблюдаться, когда неизвестны в такой стране, как эта, с таким состоянием общества и литературы; где все люди пребывают в окружении добровольных доносчиков…»
Когда-то давно он выучил эти строки наизусть. Они постоянно помогали ему и, когда он был склонен унестись на крыльях фантазии, не давали ему оторваться от твердой почвы.
Было уже слишком поздно идти обедать. Персонал «Карусели» смотрел искоса, когда кто-нибудь приходил обедать после половины второго. Уэксфорд послал в буфет за сандвичами и уже съел первую порцию, когда из лаборатории принесли результаты исследования локона волос. Эти волосы действительно принадлежали ребенку, но не Джону Лоуренсу. Вывод был сделан на основе сравнения локона с волосами, оставшимися на щетке для волос, которой причесывался Джон. Понимая всего процентов двадцать пять из написанного профессиональным языком заключения, Уэксфорд постарался хотя бы осмыслить, как криминалисты могли быть настолько уверенными в том, что волосы на щетке отличались от срезанного локона. В конце концов, он удовлетворился тем, что теперь знает, что они отличаются.
Зазвонил его телефон. Звонил Лоринг из той комнаты, в которую поступали и где проверялись все звонки, связанные с делом Лоуренса и Риверс.
— Я думаю, что этот звонок вас заинтересует, сэр.
Уэксфорд немедленно подумал о Мартышке Мэтьюсе и тут же отбросил эту мысль. Мартышка никогда не пользовался телефоном.
— Засеките его, Лоринг, — сказал он и спросил: — Это из телефона-автомата?
— Боюсь, что нет, сэр. Мы не можем засечь его.
— Соедините меня, — попросил Уэксфорд.
Как только он услышал этот голос, то понял, что была предпринята попытка его изменить. Звонивший взял в рот пару камешков, решил старший инспектор. Но некоторые особенности голоса, например, высоту тона, спрятать было невозможно. Уэксфорд вспомнил этот голос. Но не вспомнил ни его обладателя, ни то, где он мог видеть говорившего, и ни то, что конкретно тот говорил, или еще что-то о нем. Но он был уверен, что узнал этот голос.
— Я не собираюсь называть свое имя, — произнесли на том конце провода. — Я писал вам дважды.
— Ваши письма дошли. — Уэксфорд встал, разговаривая. С того места, где он стоял, было видно главную улицу и женщину, бережно вынимающую младенца из коляски, чтобы взять его с собой в магазин. Его гнев нарастал, он чувствовал опасное пульсирование крови в голове.
— Вы затеяли игру со мной сегодня утром. Завтра такого не выйдет.
— Завтра? — ровным голосом спросил Уэксфорд.
— Завтра я буду на территории Солтрем-Хаус. Возле фонтанов. Я буду там в шесть вечера с Джоном. И я хочу, чтобы за ним пришла его мать. Одна.
— Откуда вы говорите?
— Со своей фермы, — ответил голос, становясь все более визгливым. — У меня триста акров земли неподалеку отсюда. Это пушная ферма: норки, кролики, шиншиллы. Много всего. Джон не знает, что я держу их ради меха. Это бы расстроило его, не правда ли?
Уэксфорд уловил явные признаки психического расстройства. Он не понял, успокоило это его или встревожило. Он думал о голосе, который слышал прежде, о тонком высоком голосе и о его обладателе, который легко обижался, видел оскорбления там, где их не было.
— Да нет у вас никакого Джона, — сказал он. — Те волосы, которые вы мне прислали, не принадлежат Джону. — От презрения и злости он забыл о предосторожности. — Вы — невежественный человек. В паши дни волосы так же точно идентифицируются, как кровь.