— Этого я с собой заберу, надо ему горло нужными травами обложить, чтобы не распухло. Ни сегодня, ни завтра, ни через два дни печенеги не сунутся, так пусть парень у нас полежит. А со мной отряди еще двоих — посмотрят, поучатся, а как лучше станет — к вам заберут.
— Благодарствую, — поклонился Сбыслав и кивнул дружинникам, что поддерживали раненого,
— Ну, братко, у тебя служба воеводская, но выкроишь часок — приезжай к нам, — Улеб протянул Якуничу руку. — Ты говорил — я тебе люб, а и ты мне тоже, жаль, в гости звать некуда.
— Найду час — приеду, — ответил Сбыслав и крепко пожал мозолистую ладонь. — Будь здоров, Улеб Радославич.
* * *
На государевом дворе Сбыслав отпустил отроков в гридницу и пошел докладываться князю. Владимир уже кончил советоваться с черниговцами, Гореслав Ингварович, пьяный и растроганный княжеской лаской, отправился к своим полкам, а великий князь, что на пиру не столько пил, сколько под лавку лил, сидел за столом и что-то чертил на пергаменте. Сбыслав перекрестился на образа и подошел к Красну Солнышку. Уж полтора года, как Владимир даровал сыну старого Якуна право входить без доклада, и сейчас князь лишь поднял бровь при виде запыленного и забрызганного кое-где неотертой кровью воеводы.
— Ты где шлялся, млад ясен сокол? — спросил государь не столько зло, сколько укоризненно.
— Ходил за Днепр, княже, вражью силу поразведать, — честно ответил воевода.
— А я тебе на то позволение давал? — больше для порядку поинтересовался Владимир.
— Прости, княже, — честно вздохнул Сбыслав. — У тебя тут пированье шло, а мне как раз доложили, что на той стороне вражьи сторожи появились.
Владимир вздохнул и положил перо на пергамент:
— Ну так рассказывай, чего вы там с Улебом наразведали.
Якунич не стал спрашивать, откуда князь знает, с кем он ходил за Днепр, и кратко рассказал, чем закончилась их вылазка. Выслушав воеводу, Владимир встал и прошелся по горнице:
— Значит, говоришь, пять дней у нас есть?
— Может, и больше, княже, — кивнул Сбыслав. — Но я бы положил меньше, чтобы врасплох нас не застали.
— Сколько ни клади, решать все равно Калину, —. подвел черту Владимир. — У меня к тебе вот какое дело будет. Новгородцы к Киеву ввечеру подойдут. Надо им такое место отвести, чтобы и почет был, и с нашими киевлянами они рядом не были, а то еще до Калина у нас такие драки пойдут — разнимать устанем. Зятюшке моему это накрепко втолкуй, прежде чем ко мне его звать...
* * *
О том, как Соловей Будимирович женился на племяннице великого князя, в Киеве ходили разные слухи. Некоторые спьяна болтали, что Владимир торопился грех прикрыть, мол, не убереглась Забава, по пристаням разгуливая, пришлось наскоро выдать за новгородского гостя. Сбыслав, случалось, за такое в корчмах да и просто на улице сильно бил в морду, пока Апраксия не наказала больше так не делать — злым людям все равно ничего не объяснишь, а каждая драка — лишняя поруха дружинной славе и Забавиному доброму имени.
От отца, что был побратимом Будимиру и значит, богатырю приходился дядей, а как в доверие вошел — так и от князя, Сбыслав знал, как все было на самом деле. Соловей Будимирович только-только с Заставы отъехал и, вернувшись в Новгород, снова стал торговать с заморскими странами. Будимир был богатейшим гостем на севере, и сын богатство не промотал, а приумножил. Были у новгородского богатыря и ум, и удача, ходили его кораблики и в Царьград, и во фрязи [69] , и в Англию, и в Персию. Даже седой Гандвик [70] видел ладьи Соловья Будимировича, что бегали в Пермь и на Обь за мягкой рухлядью [71] и рыбьим зубом [72] . Сам богатырь ходил лишь с самыми богатыми своими караванами, и торгуя, и защищая. На третий год ранней весной повел новгородец свои корабли в Корсунь, где с прошлой зимы дожидался его дорогой товар — паволоки, золотая посуда, серебро, крепкие ромейские брони. Сразу за ледоходом поспешал Будимирович, чтобы еще до осенних бурь успеть отвезти царьградские богатства в Англию, к Кануту Могучему. Весна была в самом разгаре, когда по половодью прибежали новгородские кораблики в Киев, встав по высокой воде чуть не в посаде. Тут-то и встретились богатый гость Соловей Будимирович и княжая племянница Забава Путятична. Молодая княжна с мамками да няньками пришла на торг выбрать себе гостинцев по доброму дядиному соизволению, но не успела и прицениться, как встала недвижно перед лавкой с паволоками — вдоль торговых рядов шел могучий муж в дорогой заморской ферязи, отороченной югорским соболем. Широкий в груди, тонкий в поясе, с кудрями чернее ворона и на варяжский манер завитыми усами, был Соловей красив дикой, разбойной красотой, не у одной девки замирало сердце, когда глядел искоса, ухмыляясь во весь рот. Если Будимирович и заметил, как смотрит на него высокая красавица в дорогом девичьем уборе, то виду не подал, прошествовал мимо к лавке менялы-иудея договариваться о покупке ромейских номисм за арабские дирхемы.
Долго смотрела княжна вслед удалому гостю. На пирах она не отличала одного богатыря от другого, ну, помнила, конечно, храброго Добрыню Никитича, что спас ее, малую девчонку, из логова лютого Змея. Ну и Илью Ивановича, что часто ругался с дядей Владимиром. Ну и Алешу Поповича, про которого тетя Апраксия говорила, что, мол, если попробует с ней заговорить — гнать бы взашей и звать кого-нибудь на выручку. Других молодая княжна не знала, да и не ее это дело было, не великая княгиня, чай, сиди в тереме да жди, кого князь в женихи подберет. Хорошо тем, у кого душа к этому лежит — ждут дома, вышивают заморским шелком, дальше церкви не ходят, по пирам не сидят. А Забаве все это было — нож острый. Как завидовала она брату, что плюнул на честь и пошел мечом добавлять свою славу к отцовской, встав заставой на Воронеже. Редко, раз в полгода, а то и в год, наезжал Михалко в Киев и, придя к сестре, рассказывал об опасной и тяжкой жизни дальних порубежников. А княжна, слушая рассказы о дальних походах, быстрых и кровавых стычках, лишь вздыхала — брат сам вершил свою судьбу. А ты сиди в тереме да жди, за кого тебя выдадут, хорошо если за молодого да красивого, ан могут и за старика кособрюхого.
Увидев Соловья на торге, Забава влюбилась без памяти — гость был красив, горд и с виду умен. Вернувшись к вечеру в терем, княжна осторожно выспросила у дяди, что за богатый да сильный торговый человек приплыл сегодня в Киев. Владимир рассеянно отмахнулся, буркнув, что Соловей, как с Заставы ушел, заторговал, как и отцу не снилось. Поблагодарив дядю, Забава пошла к Апраксии и стала выспрашивать, что за богатырь был Соловей Будимирович. Княгиня рассказала, что сын богатого и славного купца Будимира стал на Заставе с молодых лет, а как Илью Ивановича посадили в поруб, вернулся в Новгород и стал отправлять кораблики в разные страны да батюшкино богатство приумножать. И хоть говорят, муж он буйный и в Новгороде любит в одиночку против целого конца на кулаки выйти, все же мать слушается. Уяснив все, что хотела, Забава задумала неслыханное: вечером, накинув покрывало одной из служанок, выбралась из терема и отправилась на берег Днепра, где стояли кораблики новгородского гостя. Велика была удача княжны, потому что до берега она добралась невредимо, хоть и шла по улицам, где и мужи после захода солнца стараются поодиночке не шастать. Северяне расположились в стороне от остальных купцов — к Соловью не раз напрашивались в попутчики, богатырь-де — лучшая защита, он же хотел в этом году прибежать в Корсунь первым. Распустив дружину на ночь погулять в киевских корчмах, Будимирович оставил на ладьях по два-три человека, сам же сидел в своем шатре и считал, какова будет прибыль, если дойти до Англии с товаром раньше сарацинских купцов. Прибыль выходила хорошая, и, когда полог чуть откинулся в сторону, купец-богатырь довольно прихлопнул ладонью по пергаменту, не оборачиваясь, крикнул: