— Я так удивился, когда она связалась с финансами. Удивился и, как ни странно, даже разочаровался. Она всегда была такой идеалисткой. Я, конечно, с ней во многом не соглашался, мы спорили. Но я уважал ее взгляды. Потом она уехала в Штаты, а вернувшись, решила доказать всем и вся, что разбирается в банковском деле лучше, чем я. Почему?
— Не знаю. Мне трудно судить о ее мотивах. А доказать, наверно, она хотела именно тебе.
— Но зачем?! Довольно того, что она просто моя дочь! Неважно, разбирается она в финансах или нет!
— Может быть, поэтому. Потому, что ты не возлагал на нее особых надежд. Впрочем, не знаю. Не вини себя. У тебя прекрасная дочь. Ты можешь ею гордиться.
Луис промолчал, глядя на огонь.
— И она вовсе не отказалась от своих взглядов и идеалов, — продолжал я. — Один проект favela чего стоил. Она так верила в него. Это был беспроигрышный шанс использовать свои знания и опыт и сделать что-то по-настоящему хорошее.
— Это и было по-настоящему хорошее. Чертовски жаль, что все пошло насмарку.
— Пошло, потому что Росс своими руками уничтожил проект.
— Боччи подонок. А Рикарду совершил колоссальную глупость, связавшись с ним. Dekker — серьезная организация, но их иногда слишком заносит. Я всегда был против, чтобы она там работала.
— У них настолько дурная репутация?
— Достаточно дурная. Впрямую в коррупции их, конечно, не обвиняли. Для этого Рикарду слишком умен и осторожен. Но все равно, вокруг них… — Он запнулся, ища подходящее слово. — Вокруг них был такой запашок. Они работали с людьми, с которыми нельзя было иметь дело. Тот же Боччи. И обходили правила там, где их не следует обходить.
Меня это не удивило.
— Но Изабель, наверное, знала обо всем этом, устраиваясь к ним на работу.
— Знала. Я пытался ее отговорить, но это еще больше утвердило ее в правильности принятого решения. Она сказала, что это прекрасная возможность для профессионального роста, а уж сама она намерена вести все дела честно. Уверен, что так оно и было. В Бразилии у нее прекрасная репутация.
— Вот вернусь и уволюсь, — вдруг вырвалось у меня.
— Уволишься? — Луис выпрямился в кресле. — Почему?
— Мне не нравится мир финансов. А может быть, мне просто не нравится Dekker. Я уже все решил, еще до отъезда сюда.
Луис не ответил. Мы снова погрузились в молчание. Каждый думал об одном и том же.
— Проект можно спасти, — наконец произнес Луис.
— Каким образом?
Впервые за все это время он улыбнулся. Слабая улыбка, тронувшая уголки его губ, мучительно напомнила мне Изабель.
— Боччи для прессы пока никто, так, мелочь. У меня есть друзья в солидных изданиях. Росс еще пожалеет о своих выходках.
В понедельник утром, идя на работу, я изрядно волновался. Но меня встретили улыбками, дружескими кивками и выражениями сочувствия, а вопросы, если и задавались, то очень деликатно. Любопытство явно не значилось среди пороков моих коллег.
Все придерживались принципа «меньше знаешь — крепче спишь». В общем, все было так, как будто я вернулся домой после длительного отсутствия. Но это продолжалось недолго.
После летучки я устроился за своим столом. За три недели бумаг накопилась целая гора. Стол Изабель сиял девственной пустотой. Ни одного листка бумаги. Рабочее место было готово принять нового обитателя.
Погруженный в свои мысли, я не услышал, как подошел Рикарду. Он уселся напротив и внимательно посмотрел на меня, словно желая понять, о чем я думаю. В отличие от трейдерского квадрата, где вовсю трещали телефоны, здесь стояла тишина.
— Как ты себя чувствуешь?
Я молча пожал плечами.
— Здесь все в шоке. Последние две недели выдались очень напряженными. И только все начало налаживаться, как…
Пришлось понимающе кивнуть.
— Ее отцу сейчас, должно быть, тяжело. Она для него очень много значила.
Ну конечно. Наверняка Изабель рассказывала ему о себе и своей семье. Так же, как и мне. Мне стало неприятно.
— Да, ему нелегко. Жить, не зная — жива она или нет.
— Этот Нельсун Зарур, он действительно считает, что шансов нет?
— Шансы есть всегда. Просто он предполагает худшее. И полиция тоже.
Мне не хотелось ничего обсуждать с Рикарду. Но в его откровенности было, как всегда, что-то притягательное.
— Она нравилась мне, — сказал он. — И, если не ошибаюсь, тебе тоже.
— Нравилась, — откликнулся я негромко. — Точнее, нравится.
Нельзя говорить об Изабель в прошедшем времени. Она должна быть живой. Обязана быть живой.
— Прости. Ты прав. Я тоже не могу примириться с мыслью, что она… что ее нет. — В его голосе звучала необычная нежность. — Люди реагируют на подобные вещи по-разному. Не знаю, что сейчас чувствуешь ты. Если можешь, попробуй как-нибудь расслабиться, отвлечься, что ли. Или ты хочешь с головой погрузиться в работу? В общем, делай, что считаешь нужным. Мы все понимаем.
Ага, злорадно подумал я, понимают они. Все это понимание продлится ровно до того момента, как вы раскроете бразильские газеты. Луис сказал, что вся история должна появиться в печати уже в начале этой недели. Задним числом я уже начал сомневаться в том, что мы затеяли. Тогда, в гостиной Луиса, я принял его идею на ура. Теперь же я несколько засомневался. Пока не грянул гром, надо смываться отсюда.
— Рикарду…
— Да?
— Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Да?
— Я увольняюсь.
— Что?
— Я увольняюсь.
Он хотел что-то возразить, но, увидев выражение моего лица, промолчал. Откинулся на спинку стула и сейчас смотрел мне прямо в глаза. Я выдержал его взгляд.
— Почему?
— Я думал об этом еще до поездки. А после того, что случилось… Я больше не хочу здесь работать.
— Ник, ты расстроен, это вполне естественно, отдохни несколько дней…
— Дело не только в Изабель. — Я вздохнул. — Я вам не гожусь, я не могу работать так, как вам надо.
— А как нам надо? Ты о чем? — нахмурился Рикарду.
Я помолчал, собираясь с мыслями. Любое неосторожное слово Рикарду сумеет обернуть против меня. Кроме того, против его дара убеждения трудно устоять.
— Мы уже говорили с тобой об этом, когда летели из Бразилии. С тех пор мне пришлось столкнуться и с другими странными вещами.
— Ты видел битву за Брейди, которую мы вели против Bloomfield Weiss? Ну да, конечно, ты ее видел! Ты же сыграл чуть ли не первую скрипку!