И повернув метлу рукояткой от себя, как если бы она не метлой была, а пикой, Елена решительно двинулась к двери. Она шла, почти бежала, а добежав – дернула ручку.
Пустота коридора.
Голуби хохочут. Елена опускается на пол. Если сейчас к ней подойти, спросить, она расскажет. Возможно. Но дом ведет Саломею дальше.
Очередная дверь. И пустота детской комнаты. В ней сохранились игрушки, которые натянули изрядно пыли и влаги. Плюшевый медведь набряк, и швы его расползлись, грозя вывалить ноздреватую начинку. Пахнет плесенью и полиролью. Немного хлоркой.
Духами.
Ландыши-ландыши, мая привет. Белые колокольчики на зеленых дугах стеблей. Странный запах, мало подходящий месту. Его не было слышно днем. Прятался?
Сыграем в прятки, Саломея? Сыграем.
Где он? В обоях? На розовых крылышках фей? В рисованных гривах крылатых лошадок? В каретах и коронах? Нет. Бумага пахнет бумагой.
В одежде? Крохотные платья умершей принцессы. Кружева-кружева, хрустящий атлас и шерсть, размокшая, растянувшаяся от долгого висения. В углу шкафа шуршит и шевелится. Что это? Мыши.
Тише, мыши, кот на крыше.
Саломея трогает гнездо осторожно и отпрыгивает, когда гнездо разваливается. Розовыми червяками шевелятся новорожденные мышата.
Надо сказать… надо провести дезинфекцию, иначе дом сожрут. Но Саломея просто закрывает шкаф. У нее иная задача. Она играет в прятки.
Раз-два-три-четыре-пять. Я иду тебя искать.
Запах притаился на кровати, его хранило одеяло, спрятав меж пушинок. Его берегли подушки, круглые и жесткие. Его скрывал матрац, на котором веером проступали бурые пятна крови.
А под матрацем нашлась оборванная цепочка с подвеской-медальоном. Дешевенькая, смешная. Сердечко и два целующихся голубка.
Навеки вместе.
Но разве бывает вечность? Саломея, присев у кровати, открыла медальон. Она почти не удивилась, увидев внутри фотографию Булгина.
Окно распахнулось, и душный августовский воздух проник в комнату. Вытянув шеи, заглянули внутрь и кусты сирени, а после отпрянули, спрятались, показывая сад.
На залитой лунным светом поляне стояла женщина в белом. Но женщина ли? Лица не разглядеть… и фигуры тоже. Просторная рубаха скрадывает очертания, и лишь пятна крови проступают на ней, словно прорехи. Но женщина была. Она глядела на Саломею, и Саломея понимала – видит. Потому она поднялась, подошла к окну и с легкостью запрыгнула на подоконник.
– Я не делаю глупость, – сказала Саломея себе, пряча медальон в нагрудном кармане. – Я действую по обстоятельствам.
Женщина в белом подняла руку и помахала, не то приветствуя, не то предупреждая, что не стоит совершать необдуманных поступков.
Саломея спрыгнула.
Трава. Роса. Кусты мокры. Сирень лезет в лицо, ощупывает. Прочь!
Осторожно. Та, которая притворяется призраком, опасна. Ей – или все-таки ему? – незачем убивать Саломею.
– Стой! – Голос разнесся по саду, и сверчки замолчали. – Я поговорить хочу! Я знаю…
Поляна пуста. Вот яблоня старая с мягкими листьями и крупными, но пока зелеными, кислыми плодами. Вот куст смородины. И еще – крыжовника. Скамейка.
Пустота.
– Эй! Я знаю, что ты здесь, – Саломея оглянулась.
Трава примята. Но следов таких, которые выдали бы призрака, нет. Как найти черную кошку в темной комнате? Как узнать, что комната эта вообще не пуста?
– Олег отпадает. Он слишком крупный. А вот Василий – вполне подходит по телосложению. И Тамара… ты это? Галина? Я о тебе ничего не знаю…
Саломея поставила скамейку точкой отсчета и двинулась по спирали. Она внимательно осматривала траву, кусты, деревья, ища хоть что-нибудь, малейшее свидетельство того, что призрак был.
И что он не был призраком.
– Кира? Тихая девочка, которая ради сына горы свернет? Елена. Это вы? Мстите за дочь? Вы привели ее, надеясь устроить на хорошую работу, дать возможность выйти в люди… вырваться из деревни. Я понимаю…
Протяжно застонало дерево, и тут же рядом треснула ветка.
Саломея остановилась.
– …кому-то это покажется смешным… быть прислугой… бесправной тенью… подай-принеси. Терпи, когда орут, мирись с чужими капризами. Что в этом хорошего?
Затанцевали листья. Крохотные зеркала на лунной амальгаме. Они дробили отражения на тысячи кусков и прятали средь них единственное правильное.
– Дом. Стабильный заработок. А в перспективе… вы видели, сколько Татьяна платила тем, кого рекомендовало агентство. Слышали разговоры их о хозяевах, о заработках, о том, что хорошая прислуга – редкость. Ее ценят. Берегут…
Вздох совсем рядом.
Обернуться – никого. И тени попрятались.
– Вы подумали, что ваша дочь станет няней. Начнет у Булгиных, а дальше… курсы и рекомендации дали бы ей подняться выше. Потом еще выше… много выше всех ваших знакомых. Сомневаюсь, что у вас есть друзья…
Тишина.
Не разговаривает ли Саломея с пустотой?
– Вы желали ей добра. Достатка. Но что случилось? Очередная любовная история? Булгин был падок на женщин… вы предупреждали вашу дочь, только она вас не послушала? Не поверила? Решила, будто вы слишком уж закостенели и ничего не понимаете в любви. Смотрите, что я нашла.
Саломея подняла цепочку. Стальное сердечко раскачивалось, оно подставляло лунному свету то одну сторону, то другую. И голубки шевелились, кланялись, спешили приникнуть друг к другу, скрепляя поцелуем клятвы.
– Он был непорядочным человеком. Воспользовался наивностью вашей дочери… вы ему отомстили?
Снова скрип и треск, резкий, заставивший обернуться. И Саломея обернулась, приседая, равно готовая и нападать, и бежать. Никого. Ничего.
Удар обрушился сзади, на плечо. Саломея упала навзничь и перекатилась на спину, выкидывая ногу туда, где должен был стоять человек.
Он и стоял, но с легкостью увернулся от пинка. И сам уже пнул, целя в колено.
– Стой! – Саломея попыталась вскочить, но ей не позволили.
Нападавший рухнул на нее, придавил к земле и черной шерстяной ладонью зажал рот. Он и сам был черным, от головы до ног. А еще – чудовищно сильным. Он держал, вжимая голову Саломеи в мокрую землю, закрывая рот и нос, а второй рукой сдавливая горло. И Саломея дергалась, пыталась вывернуться или хотя бы закричать.
Воздух заканчивался. Легкие горели, требуя вдоха. Кровь закипала. А тот, кто душил, не собирался выпускать жертву.
Саломея захрипела, и тогда ее отпустили, вернее, подняли рывком, а затем отбросили в самую гущу кустарника, словно надеясь, что острые ветки завершат дело. Нападавший наклонился, подобрал цепочку и ушел. Он двигался неторопливо, уверенный в собственном превосходстве, и Саломея не решилась двинуться за ним.