Впрочем, не только собственную. Зона Манорайской впадины была издавна закрыта для авиалиний, независимо, пассажирские это были рейсы или полёты военных самолётов. Всякий воздушный транспорт, приближаясь к этому месту, делал огромный воздушный зигзаг, облетая далеко стороной небольшой, если смотреть сверху, участок суши. Однако Ми-6 смело вторгся в воздушное пространство запретной зоны, изрядно покружил над котловиной, словно высматривая добычу, и приземлился на нетронутом альпийском лугу.
Встречать вертолёт пошёл сначала один лишь лейтенант, без костыля, почти не хромающий, хотя ещё недавно лежал пластом, но когда на землю спустился пожилой, страдающий радикулитом Менухов, начальник партии тоже побежал навстречу. Ангел на Перцева даже не взглянул, вышел из-под шквального ветра от лопастей машины, заложив руки за спину, прошествовал мимо оловянного лейтенанта и направился сразу же к буровой вышке.
И в самый неподходящий момент из-под сетей внезапно появился Конырев.
— Слушай, Зимогор, я никуда отсюда не пойду, — заявил он. — Остаюсь здесь. Жене моей скажи, пусть не ищет. Денег ей на жизнь хватит.
— Надо срочно вывезти отсюда груз, — зашептал Олег. — Это можешь сделать только ты. Тебя не остановят, не задержат… Поедешь поездом!
— Сказал же — не поеду! — возмутился Шейх. — Я жить здесь буду. Может человек жить там, где хочет?
— У тебя крыша течёт!
— Нет, тут что-то со звёздами связано, я понял. Но днём звёзд не видно, а ночью ходить невозможно…
— Что ты мелешь? Надо вывезти в Москву вот эту штуку! — Зимогор показал солонку. — Ты уезжаешь прямо сейчас!
— Я остаюсь, Зимогор. — Конырев разбил сотовый телефон о камень, пнул то, что осталось. — В брошенной деревне дом нашёл, всё есть, жить можно. Сейчас надо огород вскопать, чтобы весной меньше было работы, а то земля задерновалась… Видишь, уже не бреюсь, отпущу бороду… Ты хоть понимаешь, о чём я? И не виси за моей спиной!
— Понимаю, — выдавил Олег. — Хорошо подумал?
— Здесь не надо думать… Здесь можно просто жить. И чувствовать себя человеком, — он поднял голову. — Смотри, звёзды над головой. Млечный Путь. Нет, сейчас не видно, но они же есть!.. Вот стою здесь и радуюсь: я — человек! Смотри, какой я большой, огромный человек!
— Вижу, полтора центнера сала…
— Не издевайся, теперь это не действует… Я стал неуязвимым, — он повернулся с нехорошим блеском в глазах. — Потому что я здесь стал верующим!
— Ты же был верующим…
— Я понял тайну этого места. Здесь каждый обретает то, что ищет. Или то, что утратил. Я же видел, ты ночью вернулся с женщиной. Даже спрашивать не стану, кто она. Потому что знаю, кто…
Зимогор понял, что это вовсе не капризы сытого, избалованного, из грязи в князи попавшего человека.
— Понимаешь, я устал быть маленьким человеком, — признался Конырев. — Что бы я ни сделал там — всё равно маленький. Меня совсем не видно, я пыль… Мои связи и знакомства? Они не возвышают — просто-напросто оскорбляют, унижают, потому что за них плачу деньги. Дружба с сильными мира сего за деньги!.. Я устал дрожать за свою жизнь, за жизнь близких. Телохранители? Но от них устаёшь ещё больше, потому что эти мордовороты делают тебя ещё меньше. И ни от чего не спасают… Я устал молиться Богу. Устал просить его: дай, пошли, помоги!.. Как это мерзко, клянчить! Бог даёт! Ещё как даёт, когда его просят… Даёт деньги, много денег, посылает удачу, помогает в борьбе с конкурентами, например. А человек от этого становится ещё меньше! Даёт и растирает тебя в пыль! Ты ещё хорохоришься, распускаешь перья, а тебя нет. Божьи услуги — самые дорогие услуги. И не потому, что за них надо платить бабки священникам и церкви. Хорошие бабки! Не потому. Телохранители обходятся куда дешевле… Зимогор, я скажу тебе вещь страшную, богохульную: Бог не охраняет душу. Тот, которому я молился, приносит благо для живота моего, но не даёт ни радости душевной, ни покоя. А я этого у Бога просил! Всё остальное сам найду, заработаю, достигну. А он мне валит одного золотого тельца!.. Может, потому, что в главной молитве уже всё заложено: дай хлеба насущного, прости долги наши?.. А может, я чужому Богу молился? А Зимогор?
— Я не знаю, в какую ты церковь ходил, — проговорил Олег, хотя Конырев в общем-то ответа не требовал, больше говорил для себя, размышлял вслух.
— Вот она, моя церковь теперь, — Шейх осмотрелся и облегчённо вздохнул. — И ничего не нужно просить. Всё приходит само. Хлеба не надо, могу травкой питаться, орешками, ягодами, мне на пользу.
— Если бы не знал тебя, можно подумать, ты сошёл с ума.
— Спасибо, Зимогор…
Чёрный от угля и сажи, в прожжённых брюках и почему-то босой, он пошёл к маскировочным сетям и чудом не столкнулся с Ангелом — разошлись в полуметре друг от друга — и страж секретов даже не взглянул на него, вероятно, приняв за рабочего партии.
Зимогор встрепенулся, когда увидел, как работяги потащили первые ящики с керном в вертолёт. Потом заметил, что Ангел, выйдя из тепляка буровой, пожал руку Гнутому — вроде бы о чём-то договорились… Олег зашёл в конторский вагончик, где начальник партии перетряхивал в сейфе бумаги.
— Вы зачем мою избушку заперли? — встретил он вопросом. — Попасть не могу! А там должны быть бумаги… Дайте ключ!
— Не дам, — сказал Зимогор.
Ячменный от неожиданности замер с протянутой рукой.
— То есть как не дадите?.. Там бумаги, журнал радиационного контроля…
— Там сейчас находится моя жена.
У начальника участка отпала челюсть. Он встряхнул головой.
— Олег Палыч, какая жена?.. Вы, может, отдохнёте, пока Аквилонов не прилетел?
— Обязательно, Ячменный. Ещё успею. И отдыхать буду долго. Ты среди начальства повертелся… Доложи обстановку.
— Я вас провожу, — заспешил начальник участка. — До избушки… И по дороге расскажу…
— Добро, пошли! Только задами, чтоб на глаза не попадаться.
— Пока не ясно, как развивается обстановка, — прикрывая собой Зимогора, стал докладывать Ячменный. — Ангел забрасывает невод, устроился возле буровой, допрашивает мастеров поодиночке. У Менухова спину прихватило, спрашивал, нет ли тут какого-нибудь целебного источника… Кстати, про вас спрашивал.
— Обойдётся…
— Иван Крутой сюда летит…
— Ты мне скажи, как Ангел себя чувствует?
— Как?.. Землю копытом роет. Наконец-то и ему пища нашлась…
— Со здоровьем у него в порядке?
— Цветёт и пахнет…
— Плохо… Не разроет про песочек? — после паузы спросил Зимогор.
Ячменный отрицательно помотал головой.
— Нет, не должен… Ну если только Гнутый — самоубийца… А он не похож, зубы растут. Величко нет… А больше песочка никто не видел.