5. Сочинения издать за казенный счет в пользу вдовы и детей.
6. Единовременно 10000».
Это было щедро, но Пушкина воскресить не могло.
И вот теперь Наталья Николаевна выполняла последнюю волю мужа – уехала в Полотняный Завод, чтобы там прийти в себя, чтобы прожить два года, а потом и всю остальную жизнь воспоминаниями…
Перед отъездом Александре принесли список стихотворения молодого Лермонтова «На смерть поэта». Автора увидеть не удалось, его посадили под арест, а стихотворение Наталья Николаевна взяла с собой…
Шесть лет назад счастливая Наташа Гончарова венчалась в московской церкви с первым поэтом России Александром Пушкиным. При венчании было множество недобрых знаков – погасла свеча, упал крест, сменили шафера…
Через шесть лет в Полотняный Завод приехала бледная тень первой красавицы Петербурга Натальи Николаевны Пушкиной, чтобы прожить там завещанные мужем два года.
Ей было все равно сколько, лишь бы отдохнуть измученной душой. Наталья Николаевна никому не могла рассказать о том, что происходило в последние годы в их семье, как тяжело жилось и морально, и материально. Не могла, да и не хотела, зачем кому-то знать лишнее, зачем делиться своей болью?
Всю дорогу тетка уговаривала:
– Да ты поплачь, поплачь, легче же будет.
Она плакала. Горючими слезами плакала в душе, на лице остались одни глаза, вокруг которых надолго легли тени.
Заботливая тетка распорядилась, чтобы в Москве не останавливались, только поменяли лошадей. На вопрос, хочет ли видеть свекра, Наталья Николаевна только помотала головой:
– Нет, потом, не сейчас… сейчас не могу…
Они увиделись, действительно, позже, когда тронутый ее письмом Сергей Львович приехал в Полотняный Завод сам. Но как был с сыном, так и к снохе остался чужим. После смерти сына болдинское Кистенево вернулось к отцу, а очищенное от многолетних долгов и закладов по распоряжению царя, стало приносить Сергею Львовичу приличный доход, но ему не пришло в голову не только отдать Кистенево внукам, но и даже поделиться малой толикой этих доходов.
В Полотняном Заводе Наталья и Александра Николаевны с детьми поселились в Красном доме, где три года назад жили во время летнего отдыха.
До самой весны она сильно болела, с трудом приходя в себя.
Здесь все напоминало о Пушкине… Вот библиотека, которую он вполне оценил, вон его любимая беседка, вон аллея и спуск к воде… там он был, там любил сидеть, там ходил… Но Пушкина не было и больше не будет.
А вообще в Полотняном Заводе многое изменилось. Дмитрий Николаевич женился, и его супруга все взяла в свои крепкие руки. Они переехали в Полотняный Завод год назад, но Елизавета Егоровна уже вполне освоилась в имении. Сам Дмитрий окончательно решил выйти в отставку и поселиться в Заводе помещиком.
Новой хозяйке Завода вовсе не нужны сестры мужа, да еще и такие – петербургские красотки! Елизавета Егоровна откровенно осуждала Наталью Николаевну, считая, как и многие, виновницей гибели мужа. И хотя самого мужа в глаза не видывала и его стихами не увлекалась, даже больше того, слегка презирала, не считая рифмоплетство путным делом, на вдову смотрела косо.
В первый год Наталья Николаевна это не слишком замечала, она не могла прийти в себя после смерти Пушкина. Пыталась читать его произведения, но после первых же строчек заливалась слезами, потому что слышался его голос, его смех, даже его ругань…
– Лиза, ты Ташу не видела?
Елизавета Егоровна презрительно кивнула в сторону беседки над обрывом:
– Вон сидит, где ей еще быть?
– Почему ты так ее не любишь? Разве она сделала тебе что-то худое?
– Не люблю бесполезных людей.
– Таша не бесполезная, она детей растит.
– Хорошо растить на всем готовом.
Княжна Назарова не находила, что Пушкина столь уж хороша, и не понимала, чего это с ней все так носятся. Ей пришлось совсем не по вкусу пребывание даже в Красном доме двух сестер мужа. Раздражало все: сочувствие по отношению к Пушкиной (разве у нее одной муж умер?), что даже в горе хороша, что к ней льнут люди…
Наталья и Александра завели свое хозяйство, стали жить в Красном доме почти отдельно и старались не попадаться на глаза хозяйке Завода, но детей не заставишь сидеть тихо, Елизавету раздражали и детские голоса тоже… С каждым днем становилось все труднее.
Азя действительно нашла Наталью Николаевну в беседке, которую так любил Пушкин. Таша сидела в слезах, рядом шкатулка с письмами Пушкина. Ясно, снова читала, снова плакала.
– Ташенька, пойдем в дом.
– Там что-то срочное?
– Нет, просто я тебя потеряла.
– Тогда посиди со мной. Давай поговорим о Пушкине…
Они часто говорили вот так вдвоем, потому что знали Пушкина лучше других, видели его последние такие трудные годы. Часто читали вслух стихи. Вспоминали и приезд сюда Пушкина, после которого он забрал сестер в Петербург.
Азя и Катрин тогда в предвкушении переезда торопили события, многое не запомнилось, а вот Таша помнила все. Сейчас память выхватывала счастливые минуты в Заводе особенно ярко.
Она была счастлива здесь в детстве, пока девочку холил и баловал дед, потом приезжала с Пушкиным-женихом, когда деда требовалось убедить, что жених вовсе не исчадье ада. Потом жила лето, в конце которого за ними приехал Пушкин.
Теперь помнилось именно это. Мать двоих детей тогда почувствовала себя девчонкой, бегала с дворовыми мальчишками наперегонки, прыгала с крыльца, купалась в холодной еще воде, много ездила верхом… Азе с Катрин хотелось видеть в ней светскую даму, первую красавицу Петербурга, слушать рассказы о том, как проходят балы, как великолепен свет, а она куда охотней лакомилась малиной или наблюдала, как ловят карасей. Они ждали наставлений по поведению при дворе, а она играла в шахматы или собирала букеты полевых цветов.
И Пушкин тоже вовсе не был солидным отцом семейства, первым поэтом России, скорее шаловливым мальчишкой, таким же, как его юная жена.
Они были беззаботны, хотя бы пару недель были веселы и счастливы, забыв о Петербурге, растущих долгах и грядущих неприятностях. Может, потому Наталья Николаевна теперь и вспоминала это время так часто?
Чуть раньше она была еще совсем наивной девочкой, которую муж выводил в свет за руку. Выводил и показывал всем, как красивую игрушку. Пушкин любил свою жену, это прекрасно видели все, любил и безумно ревновал. Но только ревность эта была немного странной. Ему очень хотелось, чтобы Наташа имела успех в свете, Пушкин был тщеславен, внушая всем, что его жена самая красивая женщина на свете. А потому стоило кому-то назвать красавицей другую или не обратить достаточного внимания на его супругу, страшно обижался.
Но стоило обратить, обижался тоже, только обида оказывалась другой.