Вслед за князем рассмеялись и те, кто оказался рядом. Знали нрав Романа Ингваревича, не представляли, что тот может не быть в первых рядах. Но глаза воеводы хитро блеснули:
– А я тебя, Роман Ингваревич, и не прошу как медведя в берлоге отсиживаться. О другом прошу: поменяйся доспехами и шелом свой другому отдай, а сам бейся пусть и впереди других, да только не с княжьим знаком.
– Что говоришь-то?! Я ни за чьими спинами не прятался и прятаться не буду!
– Да пойми ты, дурья башка, – воевода даже не заметил, что ругнулся на князя и голос повысил, – будь ты хоть сто раз храбр и бейся так, чтобы враги содрогнулись, но никто из своих не должен знать, если тебя срубят!
Роман и остальные уже поняли, что Глеб Федорович говорит что-то дельное. Но никак не могли взять в толк, что именно. Князь замотал головой:
– Так, повтори еще раз, только дельно.
К их костру подтянулись уже многие дружинники. Воевода кивнул:
– Слушай меня, князь Роман, и остальные слушайте. В твоей храбрости никто не сомневается, – Глеб Федорович поднял руку, останавливая дружные выкрики поддержки, – ты не раз еще свою доблесть покажешь. Только на завтрашний бой надень простую одежу, а свою со всеми княжьими знаками и шеломом отдай другому. Враги прежде всего за ним гоняться будут, а ты бейся как простой воин. Как в большой сече бывает? Князя только и видно по его плащу да по стягу, и если стяг упал, а шелом наземь покатился, то каждый понимает – погиб князь! Татары тебя по Воронежу помнят и плащ твой знают, а потому гоняться будут особо. Но если и погубят того, с кем ты поменяешься, то свои-то все одно знать будут, что ты жив, и будут верить, что жив!
– А что, меня в простой одеже убить не могут?
– Могут, очень даже могут! – почему-то обрадовался такой возможности воевода. – Да только это увидят лишь те, кто рядом будет, а остальные все равно верить будут, что жив князь, а значит, еще впереди. Теперь понял?
Кажется, хмыкнул не один Роман.
– Выходит, мне одежей поменяться надо не столько, чтобы врагов обмануть, сколько для своих?
– Только своих не обмануть, а обнадежить.
Наконец, дошло до всех. И верно, если дружина будет знать, что Роман в простой ратной кольчуге воюет, то до последнего воина будут надеяться, что князя не убили.
– Но ведь я того, с кем поменяюсь, под стрелы татарские подставлю! Его-то точно убьют! Кому я такую злую долю пожелать могу?
– То не злая доля, князь, а честь великая – твое имя на себя принять на время. За него и погибнуть не страшно. А коли одолеем врага да выживем, то расскажем, что ты в простой одеже бился.
– Все одно, человека вместо себя на погибель посылать…
– Не просто человека, а воина. Коли мне доверишь, так я пойду.
– А я в твоей?
– Нет, ты в чьей попроще, моя тоже приметная больно. Ты выжить должен, Роман Ингваревич.
– Да не хочу я выживать за чужой счет!
– А здесь не твоя воля, здесь господняя. Коли будет на то Его воля, то и я выживу. Но нам, Роман Ингваревич, не только твои голова и доблесть нужны, но и твое имя, им Батыгу долго пугать можно. Понял ли?
– Вот тут не понял, как его моим именем пугать, если он видеть будет, что человека в моем шеломе убили?
– А-а! Он будет думать, что ты погиб, а ты снова нападешь уже сам по себе, без переодевания.
– Хм…
– Вот тебе и «хм». Их так много прет, что и всем нам вместе сразу не осилить, бить только частями можно, сам же понимаешь, так что думать надо, князь Роман, как побольше татар побить, да поменьше своих людей при том положить. Не стоит воевать до последнего дружинника, лучше их сохранить и сзади напасть.
Вокруг раздались негодующие голоса, мол, хватит уже спину врагам казать, не бывало такого на Руси, чтоб от врага бегали…
Роман поднял руку, призывая к вниманию:
– Верно говорит! Что с того, что мы все поляжем? Проку ни нам, ни Руси не будет. Как поймем, что не победить, лучше уйти, как ушли на Воронеже, а потом снова встретить. Только сейчас не Воронеж, отступать нам просто некуда, позади одна Москова Кучкова, за ней не спрятаться, потому если придется уходить, то, прорываясь через их ряды, с боем прорываясь. Конечно, мы их одолеть не сможем, у Батыя в десяток раз воинов больше, обученных, жестоких. А у нас? Половина не дружина, а ополчение…
Из-за спины раздался обиженный голос:
– А чего ополчение, князь? Ополчение спину не покажет, зря боишься.
Роман обернулся к крепкому мужику, опиравшемуся на рогатину, с какой в прошлом году, небось, на медведя ходил.
– А я не боюсь. Ни что спину покажете, ни что испугаетесь. Татарин, он хоть и опаснее медведя, но не страшнее. Только конный дружинник, в крайнем случае, может успеть уйти, а пешему одно спасение – в лесу. Потому встанете ближе к лесу и головы зря класть не будете, как только увидите, что мы на прорыв пошли, исчезнете, чтобы вас и в сугробах не нашли! Степняки леса боятся.
– Чего еще?! – возмутился, но не слишком уверенно, бородатый владелец рогатины.
– А того, что ни к чему свою башку зря под татарский меч подставлять, она пригодится. То мой княжий вам сказ! Зато потом в спину им бейте, как вон Евпатий Коловрат со своими бил!
Долго обсуждали, как дружину ставить, как ополчению вставать, что кому делать в каком случае. Вроде все уже было ясно, когда тот самый бородач поинтересовался:
– А одежей с кем меняться станешь, князь Роман? Ежели так, давай со мной, я свою голову зря класть не буду, а вот за твое имя дорого отдам.
– За то спасибо, да только воевода прав, надо, чтоб человек при коне был да при оружии дорогом, а я свой меч на твою рогатину и ради такого случая не променяю.
Вокруг рассмеялись, беззлобно подшучивая над ополченцем:
– Не вышло, Игнат, в князья-то?
Тот разводил руками:
– Да уж… видно, рожей не вышел…
– Га… га… га… али рогатиной…
От смеха стало немного легче, хотя все понимали, что завтра судьба порешит, кто будет дальше смеяться, а кто уж свое отсмеялся.
– Князь Роман, гляди…
Человек держался в седле явно из последних сил. Его подхватили, сняли, но он все равно не выпускал из рук копья. Едва слышно прохрипел:
– Роману… Ингваре… Евпатия копье…
Роман тряхнул парня за плечи:
– Где сам боярин?!
– Погиб… сильно бились…
– С кем бились? Говорить можешь?
– Глотнуть бы чего…
Дружинника быстро занесли в шатер, укутали обмерзшее тело, поднесли горячего сбитня, лекарь взялся прикладывать к ранам распаренные травы…