Московский государь подозрителен, недоверчив и кровожаден? Этим надо воспользоваться! И писцы польского короля Сигизмунда и литовского гетмана Ходкевича засели за письма московским боярам. Расчет был тонким и верным. Первое письмо послано полоцкому воеводе боярину Ивану Петровичу Федорову-Челяднину. В Полоцк его сослали в числе тех самых челобитчиков, за которых ратовал в свои первые дни митрополит Филипп Колычев.
Помимо письма самому Федорову, князя просили вручить подобные князьям Ивану Бельскому, Ивану Мстиславскому и Михаилу Воротынскому. Если воевода согласится, то Иван Васильевич получит нового Курбского, что сильно досадит ему. А если нет? Тогда надо постараться, чтобы о послании узнал сам государь московский. Мало того, польский король обращался еще и к английским купцам из Московской компании, прося ссудить деньгами на мятеж против Ивана Васильевича!
Намерения короля и гетмана были уж слишком очевидными, но в Польше и Литве рассудили верно: не укусим, так хоть испугаем.
Федоров не стремился стать новым Курбским, его не манили литовские подачки в отличие от надменного Андрея Михайловича. Опальный боярин переслал все письма не тем, кому просили, а государю. 1567 год обещал стать беспокойным.
Иван Васильевич сидел в палате всего лишь при трех подсвечниках с тремя свечами в каждом. Для большой палаты этого было явно мало, но со времени переезда в Александровскую слободу он не переносил яркого света, и в царских покоях всегда полумрак. Сначала бояре терялись от этой темноты, но постепенно привыкли, как и к обычаю государя все дела решать почти ночью.
Рядом с царем только двое – ставший любимцем за время опричнины Григорий Лукьянович Скуратов и близкий ныне Ивану боярин Афанасий Вяземский. С ними обсуждал Иван Васильевич полученные от Федорова письма. Малюта крутил головой, убеждая:
– Только вели, государь, шкуру с этого Федорова спущу, все дознаюсь. И с Бельского, Мстиславского и Воротынского тоже!
Государь поморщился грубости своего палача:
– Тебе бы все шкуру спускать… Нет, мы с Сигизмундом в игру поиграем…
– Какую? – Это уже Вяземский. Тот заплечные дела не очень любит, иглы под ногти загонять не умеет, хотя Малюта и шутил, мол, научим! Ежели ему предложить на выбор – он кому загонит или ему самому, то вмиг научится! От такой шутки Вяземский бледнел, а государь, будучи в хорошем настроении, хохотал во все горло.
– А мы ему ответ напишем вроде как от этих бояр!
Вяземский украдкой вздохнул: снова переписка, как с Курбским! И чего государю не плюнуть бы на эти писульки?
Письма были написаны, но не отправлены, привезший их из Литвы Иван Козлов до времени задержан. Только Федоров ответил без помощи царя. А с английским послом Дженкинсом у государя состоялся тяжелый и не совсем приятный разговор.
Посол всего неделю как прибыл, разобраться во всем толком не успел, как ему вдруг пришло приглашение в ночи прибыть на беседу к Ивану Васильевичу в опричный дворец, но без обычных сопровождающих и тайно. Он даже мрачно пошутил в ответ:
– Моя очередь настала?
Присланный гонец, ничего не знавший о содержании грамотки, которую привез, недоуменно уставился на англичанина. С чего бы беспокоиться? Англичан государь жалует уж куда больше своих собственных людишек…
Иван Васильевич встретил посла сам и, махнув рукой, предложил следовать за собой. Нельзя сказать, чтобы Дженкинсону очень понравилась такая таинственность. Что, если и он не вернется, как многие русские до того? Но англичанин зря беспокоился, царь не только не собирался расправляться с ним, но и доверил настоящее тайное дело.
Они довольно долго шли тайными переходами, наличие и длина которых по-настоящему поразили Дженкинсона. Говорили все также в полутемной комнате, в какой части дворца и вообще во дворце ли, англичанин не мог бы с точностью сказать. Кроме него в разговоре принимал участие только князь Афанасий Вяземский.
Для начала Иван Васильевич сообщил о письмах короля Сигизмунда со словами об английских купцах. Глаза царя впились в лицо посла, он следил за каждым движением глаз англичанина. Тот смог выдержать пристальный тяжелый взор московского царя. Видимо, довольный этим, Иван Васильевич усмехнулся:
– Понимаю, что все это козни польского короля, чтобы возбудить подозрения царя к английским купцам и обвинения чиновникам в измене. Без Курбского не обошлось, его рука видна в этом изменном деле.
Дженкинсон мысленно усмехнулся этому пристрастию Ивана Васильевича к пререканиям с беглым князем, но виду не подал, до Курбского ли ему? За английских купцов попробовал вступиться, но государь и слушать не стал, махнул рукой:
– Сам ведаю, что это козни, чтобы расстроить нашу дружбу. Потому и вспоминать не хочу.
Дженкинсон уже начал гадать, чем же тогда вызвана такая секретность и вообще почему он во дворце уже после торжественного приема. Все разрешилось неожиданно, государь вдруг принялся говорить то, чего посол никак не ожидал. Иван Васильевич просил английскую королеву Елизавету… дать ему убежище в Англии в случае какой беды! Причем предлагал договориться об убежище обоюдно, мол, и он готов предоставить королеве свои дворцы и гарантировать безопасность, если на то будет необходимость.
Вот тут Дженкинсону понадобилось все его умение держать лицо, потому как очень хотелось открыть рот и не закрывать его довольно долго. Конечно, он ни в малейшей степени не принял всерьез предложение королеве бежать в беспокойную Московию, но просьба государя о приюте в Англии сказала о многом.
– Никаких записей делать не стоит, все держал бы посол в мыслях, а передал бы нашу… – Иван едва не сказал «просьбу», но вовремя сдержался и получилось иначе, – наше предложение королеве в точности. Кроме того, стоит поторопиться, чтобы успеть до зимы вернуться с ответом.
Дженкинсон только успел подумать: «Ой-ой…», как Иван Васильевич добавил, видно, желая подсластить горечь предыдущих слов:
– А английским купцам предоставлено право беспошлинного торга в Казани, Астрахани, Юрьеве и Нарве.
Глаза государя снова впились в лицо посла, точно пытаясь узнать ответ королевы прямо сейчас, немедленно. Но что мог сказать Дженкинсон? Он лишь пообещал все сохранить в тайне, передать в точности и отбыть в Англию немедленно.
Обратно посла выводил уже Вяземский. Он еще раз напомнил о скрытности разговора и поторопил, обещая всяческую помощь и самому послу и английским купцам. Дженкинсон выполнил просьбу и сделал все, как было велено. Он ничего не записывал до самого Лондона, но в Москве и у стен были уши.
В кабаке Вологды сидели двое иноземцев и русский купец из местных. Англичане пили разбавленное кабатчиком вино, а купец прикладывался к крепкому ставленому меду. Не дело бы пить без времени, но уж больно продрогли все трое на холодном ветру. Харитон Белый с большим удовольствием поел бы блинков, все же Масленая… Только сомневался в новых своих знакомых – едят ли блины-то?