У должников Мальтинский сумел только две штуки вытребовать, другие отдавать долг не отказывались, но и не спешили. Племянник, правда, без слов с дачи съехал. Освободил какую-никакую, но жилплощадь. Ответственные должности и посты, связанные с финансовой ответственностью, Семену Борисовичу еще пять лет были противопоказаны. Не на завод же идти! Освободившемуся, если не устроишься на работу, долго на воле не ходить, сразу участковый присматриваться начнет. Если не работаешь, то на что живешь?
Благо Мальтинского в дачном поселке приняли на работу сторожем, помогли сто баксов, которые председателю правления от сердца оторвал. Зарплата микроскопическая, зато много свободного времени и на работу ходить не надо, да и от участкового отмазка. Другой бы бывший зэк, имея деньги в кармане, шиканул бы пару раз, но Мальтинский поступил иначе. Серьезного дела с такими финансами не начнешь. Жить на них – долго не протянешь.
Если посадили человека за то, что у государства много денег украл, то потом всю жизнь обыватели будут считать, что припрятаны у него миллионы. Неважно, что конфисковали по решению суда все до самой малости. Это и решил обратить себе на пользу Мальтинский. Заехал в Москву к сокурснику, которого давно не видел, приоделся – гардероб племянник сохранил, ему дядины костюмы впору не пришлись. Сели, выпили. Семен Борисович с глубокомысленным видом намекнул, что большое дело затевает. Прибыли ожидаются головокружительные, и чем больше он вложит, тем больше получить можно.
– А живешь ты не очень важно, с твоими способностями бабла скосить можно немерено.
Слово за слово, и сокурсник уже сам просил Мальтинского принять от него деньги, вложить в стоящее дело под высокий процент. Семен Борисович для приличия колебался, а потом взял. Радости было столько, что приятель даже не спросил, где живет Мальтинский, как его найти. Обошел Семен Борисович еще пару знакомых, ту же схему провернул. Так и пошло, у одних одолжил, и новым долгом исправно с процентами возвращал старый. Люди на халяву падкие, сами упрашивали Мальтинского оставить деньги в деле вместе с процентами. И с радостью записывали в блокнотики цифры, наслаждаясь своим придуманным богатством. О Семене Борисовиче пошел слух, будто он умеет оборачивать деньги с огромной прибылью.
К нему стали обращаться и незнакомые люди, кому шепнули пару слов уже соблазненные им. Мальтинский как человек разумный не мог не понимать: вечно так продолжаться не будет. Когда-нибудь, рано или поздно, наступит час расплаты. Но он уже так запутался, так увяз в перекрестном одалживании, что не видел иного выхода, как продолжать. Утешал себя тем, что так обращается с чужими деньгами не только он один. Плодились всевозможные пирамиды, открывались банки. В стране с неустойчивой экономикой и еле живой промышленностью финансовый бум возможен только как обман, видимость, мираж, который неминуемо должен рассеяться. Втайне от своих кредиторов-вкладчиков Мальтинский готовился к отъезду. Он уже подал документы на выезд в Израиль. На случай, если кто-нибудь пронюхал бы об этом, ответ у него был готов. Мол, бизнес разрастается, он уже осваивает заграничные рынки, и израильский паспорт в кармане этому не помеха, а подспорье.
Любому, кто посмел бы усомниться в его честности, Семен Борисович готов был тут же выложить все причитающиеся ему деньги и строго предупредить, что больше подходить к нему бесполезно. Так уже случалось. И после недолгих раздумий засомневавшиеся возвращали полученное.
Жадность и легкость, с которой удавался обман, затмили Мальтинскому разум. Он уже собрал около двухсот тысяч долларов и подготовил канал, чтобы перевести их за границу. И тут он столкнулся в городе с отцом Карла, тот выходил из театра с огромным футляром в руках, задумчивый и возвышенный. Возможно, музыкант и не признал бы в проходившем мимо мужчине зэка, помогшего его сыну пронести на свиданку деньги. Трудно узнать человека, если ты уверен, что он сейчас в сотнях километрах от тебя за колючей проволокой.
– Добрый день, Карл Иванович, – Мальтинский приподнял шляпу.
Старик несколько секунд всматривался в его лицо, а потом расплылся в улыбке.
– Семен Борисович, если не ошибаюсь.
– Все правильно.
– С освобождением, – музыкант переложил инструмент из правой руки в левую и горячо пожал ладонь, – рад встретить друга моего сына.
Слово за слово, и Мальтинский оказался в квартире Разумовского-старшего.
– Давно освободились? – спрашивал хозяин, подливая гостю кофе и отмеряя в чашку коньяк чайной ложкой.
– По амнистии. Повезло.
– Смотрю, процветаете.
Мальтинский одевался дорого, чтобы производить на людей впечатление, уже вошел в образ удачливого бизнесмена.
Музыкант принялся рассказывать о том, что знал по письмам о жизни Карла, потом спохватился:
– Вы, наверное, и без меня это знаете, переписываетесь с ним.
Возражать Мальтинский не стал. И тут прозвучало то, к чему он внутренне был готов. Старик принялся жаловаться на теперешние порядки, на то, что есть кое-какие деньги, сын передает регулярно, но некуда их вложить, боится обмана. Сработал рефлекс, Мальтинский принялся живописать перспективы вложения капиталов через свою теневую фирму, монолог он произносил по нескольку раз на дню, и язык делал свое дело почти автоматически. В это время его владелец мог думать о вещах отвлеченных. И через полчаса Разумовский-старший уже вручал ему две с половиной тысячи долларов.
Придя домой, Мальтинский дал себе зарок, что вернет старику деньги с процентами и больше не возьмет у него ни копейки. Через неделю он пришел к Разумовскому, положил перед ним три тысячи. Глаза старого музыканта засветились счастьем, он вновь поверил в людскую честность, в свое везение.
– Мы на меньшие проценты договаривались.
– Повезло, сделка удачная.
– Спасибо вам большое. Только, пожалуйста, сыну моему не сообщайте. Ему не понравится.
По глазам старика Мальтинский понял, что ни при каких обстоятельствах тот не станет рассказывать Карлу о том, как вкладывал деньги под процент. А уж тем более не признается в том, что потом его облапошили, развели на бабки, как последнего лоха, – слишком горд.
– Вы говорили, что, чем большая сумма вкладывается, тем успешнее операция…
– Я сейчас приостановил работу. Так, по мелочам, – говорил Семен Борисович, чувствуя, как у него холодеет внутри.
– Я о многом и не прошу, знаю, для вас пятьдесят тысяч мелочь. А мне, старику, на проценты можно до смерти прожить. Пустите их в оборот на три месяца. Но только сыну ничего не говорите, даже если допытываться станет. Через неделю у меня будет такая сумма.
Отказываться от денег не было в привычке Мальтинского. Через неделю он вновь зашел к музыканту. Пять пачек долларов, по десять тысяч в каждой, уже лежали на столе. Язык у Семена Борисовича не повернулся сказать «нет». Он старался не думать, где взял музыкант такие деньги, – дал их ему Карл, одолжил у знакомых, соблазнив меньшим, чем рассчитывал получить, процентом прибыли. А может, и копил всю жизнь.