За стеклом в свете неяркого «вечернего» освещения кипела жизнь. Голыши, слепыши, зубастики двигались хаотично и вместе с тем удивительно целеустремленно. Щупая крохотными лапками комки глины, то сплетаясь в клубки, то расплетаясь и расползаясь по бесчисленным ходам, землекопы поддерживали жизнь своего подземного города, выставленного на обозрение.
В центре Катя увидела просторную камеру, где извивалось крупное бело-розовое существо – раза в три больше всех остальных землекопов. Раскрыв в беззвучном вопле, писке, рычании, реве розовую пасть с устрашающими резцами, существо содрогалось от конвульсий и судорог.
Катя внезапно поняла, что она видит царицу колонии, матку-производительницу, как у муравьев или термитов.
Кровь брызнула на стекло, могучая подземная жизнь не хотела, чтобы ее держали вот так взаперти – за стеклом, для опытов.
Все поплыло у Кати перед глазами. Она видела процесс родов. Родовая судорога сотрясла тело царицы землекопов, буквально свивая его в тугой узел. Под кожей, лишенной шерсти, пульсировали вздутые вены.
Новая жизнь царапала стекло крохотными острыми когтями.
Новая жизнь не желала сидеть взаперти, пытаясь выбраться из этого стеклянного ящика, из этой лабораторной тюрьмы.
Брызгая кровью, не считаясь с болью, потерями, новая жизнь выбиралась, выпрастывалась из утробы.
Внезапно Кате стало страшно.
Но вместо того чтобы отпрянуть, отшатнуться, она приблизилась к самому стеклу.
Чтобы дотронуться до новой жизни рукой.
В общем, все это как-то было и прошло. Рассеялось, как морок.
Осталось лишь чувство неудовлетворенности.
И мимолетное ощущение некой фальши. Что-то не так…
Но что?
В Москву Катя возвращалась на автобусе сквозь пробку, растянувшуюся на Калужском шоссе. У станции метро «Теплый Стан» поймала такси и поехала не в главк, а в редакцию «Вестника Подмосковья».
Для начала она обсудила с редактором газеты текущие дела криминальной полосы – какие материалы газета хотела бы получить в ближайшем будущем, какие темы работы полиции интересны. Затем как бы между прочим она спросила – нет ли какой информации у газетчиков о фармацевтическом концерне, расположенном на Калужском шоссе у строительного рынка и Хованского кладбища. Редактор «Вестника» полез в компьютерные файлы.
– Там стройка грандиозная, но никто из местных жителей жалоб не подавал, потому что там, по сути, нет жилых микрорайонов поблизости.
«Уже давно все построено там, – подумала Катя. – Информация даже у газетчиков катастрофически стареет».
– Ты вот лучше мне скажи, что за чудеса такие в подмосковных лесах? – спросил редактор.
– Какие чудеса?
– Район возле учебного аэродрома, вот тут, – редактор сменил картинку в компьютере и показал на карте аэродром «Райки». – Военных полно, какое-то оцепление, мы корреспондента послали туда, так они его взашей и съемочную группу с телевидения тоже.
– А это учения у них, у военных, – Катя внезапно ощутила, как сильно забилось сердце.
– А накануне ночью местные жители слышали взрывы и стрельбу.
– Это же учения.
– Это никакие не учения, там ваша машина полицейская взорвалась, и мост рухнул, – редактор сверлил Катю взглядом. – Не хочешь говорить, не надо. Мы, журналисты, сами до всего докопаемся.
Катя горько пожалела, что приехала в «Вестник Подмосковья».
Достигнув опять же по пробкам главка в Никитском переулке, она сразу пошла в управление розыска, чтобы передать полковнику Гущину распечатку и флеш-карту с данными анализов.
Спецагент Август Долгов сидел в кабинете у Гущина и пил черный, как деготь, кофе. И вид имел – настоящий, спецагентский, точно только что вышел из схватки с бандой террористов: щегольские брюки и ботинки в засохшей глине, на белоснежной сорочке пятна грязи и копоти, лицо закопченное (видно, что наскоро умылся, но это помогло мало) и светлые волосы – дыбом, как у ежа колючки.
Полковник Гущин тоже пил кофе из крохотной чашечки дрезденского фарфора, которая чудно́ смотрелась в его толстых как сосиски пальцах, и расхаживал по ковровой дорожке у окна, поглядывая то в окно, то на Долгова.
– Вы могли там сегодня серьезно пострадать, – донесся до Кати его ворчливый голос. – Зачем так рисковать необдуманно?
– Я должен был убедиться, что этот грузовик – по сути, кран, погрузчик.
– Эта старая рухлядь, которую сдавали в аренду гастарбайтерам.
– Погрузчик на скорости загнали в карьер, машина была без шофера, кто-то прячет концы в воду.
– Неужели вы всерьез подумали, что, подготовив такую операцию с засадой, с камерами, с прослушкой по периметру, со взрывчаткой, организованная группа решила воспользоваться для выгрузки контейнера вот этой ржавой развалиной? Вы ведь думаете, погрузчик для этого угнали?
– Да, я так считаю, поэтому и в карьер полез. Думал, может, соберу улики.
– Вот тут фотографии с осмотра расстрелянных машин, – Гущин взял с маленького приставного стола папку. – Обратите внимание на пикап, хоть там все и разворочено выстрелом из гранатомета спереди, но кузов целехонек, видите механизм на полу? Это автомат для выгрузки, как в немецких реанимобилях «Скорой».
Долгов схватил фотографии.
– Вот черт, а это я там на месте пропустил, не заметил.
– Бывает, коллега, – Гущин выглядел донельзя довольным. Катя поняла: радуется старик, что вот так «уел» спеца. Замышлялось ведь, наверное, как сотрудничество, координация ведомств, а получилось прямое неприкрытое соперничество. Август Долгов камеры нашел на месте происшествия и труп неопознанный, а Гущина это за живое задело, и вот так он теперь квитается.
О, мужчины! Однако в результате такого выкаблучивания друг перед другом сколько улик уже найдено!
И Катя решила – пора выкладывать результаты анализов, сделанных Евой Ершовой, и вообще рассказать им, где она побывала и что увидела там.
Когда она, постучав, вошла в кабинет (а до этого ведь просто приоткрыла дверь и подслушивала, что они там говорят), Август Долгов встал, вырвавшись из объятий мягкого кресла. Вежливый товарищ.
Они слушали ее внимательно, не прерывая, затем Август Долгов вставил флеш-карту в ноутбук. На экране появились сложные схемы и химические формулы. Он пролистал распечатку. Полковник Гущин взирал на все молча. Даже на «загрязнение органикой» и «следы ДНК земноводного» вроде никак не реагировал.
А как на это реагировать?
– Ну что же, наука в лице этой молодой профессорши биологии сделала пока все, что могла, – сказал Август Долгов. – Satis superque – достаточно и более чем достаточно.