– Ты его любишь?
– Вот тебе на, – удивилась Невзгода. – Да как можно не любить человека, у которого шестикомнатная квартира в Хайфе, две новые машины, счет в банке и ровным счетом никакой жены?
Вот тут я с ней решительно согласилась. Не любить такого человека просто изуверство.
– Ты уедешь на его историческую родину? – неожиданно спросил Турченко. Мы чуть не подскочили. Неужели не спал?
– Уеду, – икнув, подтвердила Невзгода, – в пятницу же уеду. Чего я тут с вами не видела? В Израиле тоже нужны спасатели.
– Причем регулярно... – Турченко потряс головой, как бы сбрасывая сон. Интересно, он спал или придуривался?
Вступать в беседу рулевой не собирался. Плот вписывался в бойкую излучину. Началось вращение. Нас понесло к правому берегу. Создалось забавное ощущение – мы на карусели, которая медленно и кривобоко кружится.
Турченко перебрался на правый борт, изготовив «заводню», чтобы в случае необходимости придать плоту верный курс. Но вмешательство не потребовалось: мы проплыли в трех метрах от берега под висящей над водой ивой и неторопливо потянулись на стрежень.
Зашевелился Борька. Продрал глаза, принялся их яростно протирать. Кое-как поднялся, поковылял на задний борт, запуская пальцы в штаны. Буркнул хрипло в пространство:
– Отвернитесь, бесстыдницы...
– Готовьтесь, сейчас быстрее поплывем, – пошутил Турченко.
Трое бодрствующих (не считая героини) – достаточное условие для безопасности. Я втянула голову в спальник. Давно пора к Морфею, иначе утром не встану...
* * *
Я проснулась от гортанного вопля какой-то болотной выпи. Подскочила, как солдат, уснувший на посту, завертела головой. Убедившись, что нет повода для паники, с облегчением откинула голову. Испугает же какая-то тварь...
Начиналось утро «выходного» дня. Ровно неделя, как спасательная группа майора Боголюбова весело проводит время, играя в «потеряшки». Восемь тридцать. Погода начала портиться – облака затягивали небо, отчетливо намекая, что безмятежным предстоящий день не будет. Остаточные клочья тумана бродили по кустам. Тянуло прохладой. Под облаками величаво кружили орлы, зорко высматривая, что это движется там по реке.
Мы плыли, прижавшись к левому берегу. С обрыва торчали коряги, ветвистые кустарники. Массивные ивы под весом листвы почти сходили в реку, и вода у берегов благодаря рябящему отражению казалась сочно-зеленой. В разрывах между кустарниками синели густые леса на окрестных холмах; по мере удаления холмов синева мутнела и тушевалась.
Выпь заткнулась. В звенящей тишине проплыл островок, рассекающий стремнину надвое. «Плавсредство» заунывно поскрипывало. Сташевич сидел на корме и мрачно дымил командирским «Престижем». Парень явно не проспался или спал отвратно, терзаясь кошмарами. Шутка ли – пятерых уложить... Посреди плота жиденько горел костер. Борька Липкин занимался кухонными делами. Я наблюдала за ним прищуренным оком, притворяясь спящей. Он кипятил речную воду в обшарпанном армейском котелке. Посудина висела на трех жердинах, составленных пирамидкой. Когда вода закипела, он снял котелок, отставил в сторону. Извлек из рюкзака подозрительной свежести целлофановый пакет с листьями – «отборными таежными сортами», высыпал содержимое в котелок. Полный чайный букет – малина, голубика, смородина. Долго смотрел на парящуюся бурду и, видимо, решил перестраховаться. Из бокового кармана рюкзака достал флакон с обеззараживающим пантоцидом, бросил две таблетки в воду. Подумав, добавил еще одну – контрольную.
Травяной чай имеет ряд достоинств. На вкус он ароматнее традиционного. Недостаток в нем только один: отсутствие теина – вещества, отгоняющего сон.
Я взгромоздилась на колени, пробурчав «гутен морген», и принялась выискивать в рюкзаке кружку. Около десяти утра решили пристать к берегу. Турченко и я выразили желание отлучиться, а Сташевичу пришла в голову блестящая идея пройтись по прибрежным зарослям – на предмет дичи. «Мы плыли десять часов, – объяснил он. – Верст пятьдесят отмахали. Можно стрелять, зону поисков проехали». – «Только меня не подстрели, – на всякий случай предупредила я. – А то подумаешь, уточка сидит».
До Магалая оставалось километров сорок. «Возможно, и тридцать, – родил с потолка Борька, – но, скорее всего, пятьдесят». Остановка была уместна. Мы вошли в тихую заводь с узкой полоской пляжа и пристали к берегу. Место для охоты было практически тургеневское – тайга отступала на задний план, и заросли осоки высотой в две трети человеческого роста составляли целый ареал.
Опять всплакнула какая-то выпь, прошуршав в траве.
– Ты налево, я направо, – сказала я Турченко, спрыгивая на илистую отмель.
– А мы прямо, с широко открытыми глазами, – сказал Борька, поднимая с настила автомат.
– А ну ни с места, касатики! – громогласно пророкотал сочный бас. – Руки по швам, на колени становись!
Я оторопела.
* * *
Вот так выпь болотная. Нас пасли довольно долго, прячась за осокой и в канавах... Картина предстала настолько невероятная, что я не поверила глазам. Пространственно-временная петля упала с неба, обвила и забросила нас в соседнее измерение. Там тоже Сибирь, но еще хуже, чем у нас...
Из высокой травы выходили живописные личности. Мужские особи (иначе не назову), порядка семи, жилистые, обросшие. Рубашки из серой мешковины, до колен, с косым воротом. Те, что помладше, безбороды, у старших – свалянная грязная растительность: у двоих козлиная, у третьего – во всю рожу. На рубашках кресты – без затей, простенькие, из серо-желтого металла. Сюр какой-то...
Их можно было принять за сумасшедших, сбежавших из ближайшей клиники, не будь они вооружены до зубов. У троих берданки, у остальных неказистые, с облезлыми прикладами, но де-факто – автоматы. На поясах подсумки, лоснящиеся от грязи.
– На колени! – зычно пророкотал бас.
– М-да, блин... Невеселым получился некролог, – с досадой пробормотал Борька.
– Это что за дребедень? – прошептала Невзгода.
– Индейцы, – сумничал Сташевич. – Сибирский вариант. На уголовников не тянут.
– М-да, блин... – повторил Борька. – У меня такое ощущение, будто я отремонтировал дедушкину машину времени...
Длинная очередь простучала над головами. Мы попадали на колени кто где был: Борька – в воду, Невзгода – в остывший костер на плоту.
Высокий мужик лет сорока пяти, по манерам старший, выступил вперед:
– Фрол, собери оружие.
Зачавкала земля под сапогами. У одних обувка была кирзовая, у других резиновая – с пропаянными заплатами. Ударила вонь от немытых тел. Наши бездомные на вокзале поизящнее пахнут... «Пистолет на груди! – мигнуло в голове. – Отнимут! Да и шут с ним...» Я подняла голову. Какой ужас! Доисторический типаж с кудлатой головой и шрамом поперек морщинистой рожи стоял в позе, словно собрался на меня помочиться. Кудеяр, вдруг осветилось в голове, натуральный Кудеяр – мифический разбойник, промышлявший на расейских дорогах! И в подчинении у него сплошь безумцы – отмороженные бродяги, кромсающие людей ради звонкой горстки медяков...