Стрельба оборвалась. Но Сташевич продолжал держать ладонь у уха, боясь пропустить завершающий этюд.
– Очнись, – толкнул его Турченко.
Сташевич открыл глаза.
– «Кедры» стреляли последними. Парни с вертолетов были вооружены «калашниковыми». Вывод сделать?
– «Кедры» решают всё, – выходя из задумчивости, скаламбурил Турченко. – А может, вернемся, поручик? Плохим парням, кажется, дали по зубам.
– Не факт, – испугался Борька. – А если и так, то кто меня убедит, что давшие им по зубам – отличные парни? Мы никому не верим, правильно?
– Мы даже друг другу не верим, – проворчала я.
– Нет, мы верим друг другу, провокационная ты наша, – Борька пристально посмотрел в мои глаза, как бы осуждая. Но черт меня подери, если он осуждал.
* * *
Как я лезла в эту пещеру со своей охапкой хвои – отдельная грустная история, но жизнь она мне скрасила. В то время как другие вертелись и жаловались на боли в ребрах, а потом ползли обратно, за подстилками, я ощущала себя ЧЕЛОВЕКОМ-ПО-НАСТОЯЩЕМУ-ОТДЫХАЮЩИМ.
Убежище – не пещера Али-Бабы (ни пространства, ни золота), но в нем было сухо и относительно свежо. Подожгли сухие таблетки, чтобы осмотреться. И быстренько погасили: незачем кислород окислять. Мы лежали в настоящей пещере. На потолке волдырились наросты, в углах – подозрительные наплывы-изваяния, при наличии воображения принимаемые за сталагмиты; эхо от голосов – дрожащее, с глуховатым каменным оттенком.
– Удостоверение выдано на имя капитана Крупицына Александра Витальевича, Управление спасательных работ особого риска при Министерстве чрезвычайных ситуаций Республики Саха (Якутия), – информировал темноту Турченко.
Борька фыркнул.
– Да у них в банде ни одного якута не было. Вранье.
– Прошу отметить, – продолжал Турченко, – в мае текущего года республиканское Управление СРОР было упразднено. Саперы перешли на баланс к федералам; тушилы, поисковики и прочие спасатели рассосались по соответствующим структурам республиканского министерства – и это правильно: две бухгалтерии, два источника финансирования, вдвое больше воров, а эффект – один, и, кстати, небольшой.
– Вот и я о том же, – буркнул Борька. – Корки липовые или «протухшие». Скорее всего, липовые. На руководящих должностях в СРОР числились исключительно национальные кадры: в среднем звене – большинство, на рядовых ролях – пополам. При Николашине и быть иначе не могло. ФСБ, милиция, МЧС, охрана президента... Да что там говорить.
– А ты не говори, молча поймем, – проворчал Сташевич. – Федералы на нас накатили. Груз не нашли и давай горячиться.
– А зачем убивать? Тогда и вовсе не найдут.
Безмолвие затягивалось. Я только сейчас обнаружила, что где-то далеко-далеко, под пластами камня и гумуса, монотонно капает.
– А они хотели найти? – вдруг робко вопросила Невзгода.
– Ты с кем разговариваешь? – удивился Борька.
Невзгода помолчала.
– Не делай вид, будто ты непроходим. Те, кто хочет найти потерянный груз, по сути, и являются его владельцами. Им не надо убивать. Они хотят лишь вернуть свое. Парни же в лесу – конкурирующая фирма. Для них убийство не глупость, а работа. Никакие они не эмчээсники.
– Они не хотят заполучить груз? – глуховато вопросил Сташевич.
– Сомневаюсь. Если судить по их поведению, они хотят уничтожить груз. И всех, кто имеет к нему отношение.
– А мы имеем?
Невзгода ответила резко, даже чересчур:
– Непосредственное. Один из нас его где-то припрятал... – Она ненадолго призадумалась и поправилась: – Один из вас.
Это гнетущее молчание раздавило бы меня в лепешку, не издай Борька спасительное мычание.
– М-да уж, не соскучишься с вами, ребята... Впрочем, госпожу Невзгоду из этой достойной компании мы исключать не будем. С какой стати? Из нас, Любушка, из нас...
– Подождите, не деритесь, – подал голос Турченко. – Давайте поразмыслим. Нужна мощная организация, чихающая на «суверенную» Якутию, способная раздобыть вертолеты и вооруженных отморозков, не страдающая высокой моральностью и не страшащаяся потеснить спасательную операцию, проводимую другой мощной организацией.
– Легко, – отозвался Липкин. – Главное Управление охраны. ФАПСИ. Еще с десяток. У них и спецназ карманный. У них вообще у каждого чиновника по спецназику. Только мы с вами, ребята, резали не спецназ, зарубите на носу. Спецназ в Чечне, а эти парни – в лучшем случае недоученный ОМОН; в худшем – вербанутая охрана какого-нибудь фирмача с грешками. Уж больно легко умирают. Стрельба в этом плане тоже показательна: если «Кедры» завершили работу последними, значит, мои слова прекрасным образом подтверждаются. Однако спросите меня, почему я не хочу опять лезть на эту лысую сопку, запускать дымину, ждать, пока прилетит «правильный» вертолет? Почему я хочу как можно быстрее убежать из этого места – неважно куда, но к людям, живущим не по законам войны?
Охотников спросить не нашлось. В катакомбах по-прежнему капала вода; в узком проходе с воли, извилистом и длинном, шевелились уродливые тени. Кто-то показательно всхрапнул – подействовало. Разговор оборвался. Не признаюсь я им в краже сундучка, подумала я. Не бывать тому. Пусть терзаются. Доказательной базы у них нет и быть не может. Спи спокойно, дорогая подруга, тебя разбудят.
* * *
Утро по традиции выдалось хмурым и туманным. Боль от крапивы притупилась, осталось легкое жжение по всему лицу. Одуревшие от сна люди выползали из пещеры, боязливо озираясь на уродливые деревья. Летальных исходов за ночь не отметили: никого не зарезали, не усыпили ядовитым веществом. Расстелив на траве спальник, Турченко открывал трофейные банки с перловкой (велика Россия, а паек – стандартный). Потянулись к еде охотно, Борька даже пошутил: мол, кто сказал, что наша прогулка не пикник?
– Налетай, пещерный люд, подешевело, – приговаривал Турченко. – Дорожка нынче дальняя, перспективы туманные. Так что жуйте радостно, горемычные, удастся ли еще в этой жизни...
В животе зарождались неприятные ощущения – первый звоночек о том, что «технические» проблемы не за горами. Очень кстати, только о них и думаю. Впрочем, время в запасе есть – дня три-четыре. Коли повезет, пять. Никогда, кстати, не понимала, почему эти три мокрых дня из жизни женщины называют критическими. Слово «критический» подразумевает высокую вероятность того, что в эти дни что-то может произойти. А что со мной может произойти? Взорвусь к едрене фене?
После завтрака проверили исправность оружия, подсчитали боеприпасы. Борька снисходительно объяснил мне, чем автоматический огонь отличается от одиночного, цевье – от приклада, а газовая камера – от таковой в американской тюрьме. И что в связи с отсутствием на автомате указателя наличия боезапаса желательно по ходу боя считать выстреливаемые патроны – во всяком случае, быть примерно в курсе об остатке, чтобы не удивляться потом, почему тебя убили.