Безо всякого вступления, мгновенно оценив обстановку, командир спецназа сказал, как бы констатируя свершившийся факт:
– Значит, взял в плен.
– Ну, наверное, где-то так, – в тон шефу отозвался Виталий.
– Бывает…
– Конечно!..
– Так, все, теперь – полетели. – Полковник нетерпеливо взмахнул рукой в сторону зависшего вертолета и первым ступил на ступеньку веревочной лестницы.
Забрав пассажиров на борт, «Ми-17», слегка накренившись вперед, устремился вдоль побережья.
По прибытии на военную базу морской пехоты, частично предоставленную во временное распоряжение антитеррористического спецназа, Громов узнал, что не все справились с поставленной, а точнее, запланированной задачей. Один из тестируемых лейтенантов неудачно приземлился в воду, не долетев до берега с добрую милю; второй был схвачен «вражеским патрулем» и раскололся, посчитав себя на территории реального противника.
К обоим проштрафившимся были применены одинаковые санкции – и тот и другой отправились в Москву тем же бортом, с которого была произведена ночная выброска. Что их ждет в будущем, оставалось для Громова такой же загадкой, как и собственный завтрашний день.
Расположившись в стенах солдатской казармы, восемь молодых офицеров и два инструктора (Крокодил и Академик) во главе с Ремизовым получили десять долгих часов полноценного отдыха.
Сдернутая с оконных рам светомаскировка впустила в комнату скупые лучи заходящего солнца.
Неторопливо поднявшись с матраса, полковник спросил, обращаясь как бы ко всем и в то же время ни к кому в отдельности:
– Ну что, соколики, пробежимся пятерочку?
Несмотря на то что вопрос был задан тоном совещающегося человека, все восприняли его как приказ – натянув на мускулистые тела чистые спортивные брюки, неизвестно как оказавшиеся здесь, и полосатые майки-тельняшки, офицеры широкими шагами вышли на улицу.
Близость морского побережья чувствовалась во всем: и в освежающем дуновении соленого ветерка; и в галдящих над головой длиннокрылых белоснежных чайках; и в самом небе, зеркально отражающем лазоревую голубизну бездонного моря.
Пробежка действительно оказалась прогулочной, без всякого рода пируэтов и полной выкладки.
Достигнув бетонных волноломов, малочисленный отряд, повинуясь громкой команде «вольно», расслабился – все без исключения с удовольствием окунулись в теплую, прозрачную воду.
Это был первый и последний вечер отдыха.
Следующее утро начиналось по-военному строго – подъем, завтрак, построение.
Перед строем стоял бессменный полковник Ремизов с долговязым майором в черной, немного мешковатой форме морского пехотинца.
В присущей ему манере командир тихо, но доходчиво вещал, опуская все воинские условности:
– Так, прямо с сегодняшнего дня все наше подразделение начинает водолазную и диверсионную морскую подготовку. Вам предстоит детально изучить строение и уязвимые места подводных лодок и боевых кораблей; освоить в совершенстве… – Полковник сделал небольшую, но весьма многозначительную паузу и продолжил: – Я повторяю, освоить в совершенстве многие специальные аппараты для подводных работ, в том числе и состоящие на вооружении стран Евро-Атлантического союза. Майор Михеев, – широкая ладонь командира указала на застывшего морпеха, – будет нашим главным инструктором. Вопросы?
Офицеры хранили молчание.
Убедившись, что в стае нет белых ворон, Ремизов скомандовал:
– По машинам!
Минут тридцать отчаянной тряски в закрытом фургоне армейского «ЗИЛа» окончились у обнесенного колючей проволокой длинного причала.
И снова будто резиновые дни потянулись нескончаемой чередой утомительных тренировок. Бойцов систематически погружали в прозрачную воду Черного моря в легких и тяжелых аквалангах; их заставляли проплывать долгие мили на глубине нескольких десятков метров с помощью резиновых ласт и подводного мотоцикла.
Обычные тренировки по рукопашному бою теперь сменились непривычными спаррингами в соленой воде. Оказалось, что и здесь Академик оставался на высоте – ему не стоило большого труда одолеть четверых морпехов, специально прикомандированных к офицерам спецподразделения ФСБ.
Больше всего на психику Виталия давили подводные взрывы. Он и предположить не мог, что стограммовый заряд пластиковой взрывчатки может так сильно действовать на барабанные перепонки, даже на расстоянии нескольких кабельтовых! Однажды во время очередного занятия по подводному минированию Громов работал в паре с Балбесом и их целью была списанная баржа.
Задача усложнялась тем, что на барже были выставлены посты ПДСС – противодиверсионной службы, – которые использовали не только визуальное наблюдение, но и радиолокаторные устройства.
Подплыв на подводных мотоциклах к проржавевшему днищу условной цели, спецназовцы закрепили магнитную мину в области ватерлинии.
В этот момент они и были запеленгованы чутким сонаром – на барже поднялась тревога, и стальная сеть пошла за борт.
Виталий, установивший мину направленного действия на боевой взвод, отключил предохранительную систему – это означало, что взрыв грянет ровно через пять минут. Но тут перед его взглядом возникли многочисленные квадратики стальной западни.
Балбес, страховавший работающего приятеля в нескольких метрах от объекта и удерживающий на плаву быстроходную торпеду, недоуменно смотрел на опускавшуюся сеть.
Виталий отчаянно пытался вырваться из сетей, используя острый нож, однако еще больше запутывался в сетях. А мозг привычно отсчитывал неумолимые секунды: «…пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два…»
Тогда Громов решил пронырнуть под днищем баржи, но и это ему не удалось – тонкие прочные нити силков были закреплены многочисленными «кошками» за покатое дно.
Отпустив подводный «электрокар», послушно замерший в толще воды, Балбес поспешил на помощь товарищу. Пальцы крепко сжали ребристую рукоять ножа, лезвие которого беспомощно ерзало по стальному тросу сети.
Громов потерял надежду на спасение. В его голове по-прежнему щелкал невидимый часовой механизм: «…пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два…» – оставалось ровно две минуты.
Наконец, оставив последние попытки спастись, Виталий торопливыми жестами принялся подавать условные сигналы суетящемуся партнеру, чтобы тот уходил, а точнее, уплывал, – энергичными взмахами он стал отгонять Балбеса, как назойливую муху.
Тот воспринял эти сигналы по-своему: в широко открытых глазах промелькнула трепетная надежда на спасение. Что-то невнятное показав остающемуся в нелепом плену товарищу, он начал всплытие.
«Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два…» – стучала в висках молодая, жаждущая жизни кровь.
«Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два…» – гулким эхом отзывалась манящая бездна, похожая на раскрытый зев самой смерти.