– Ты шарабан перевернешь, – сказала Дилси. – Заозоруешь, и оба расшибетесь насмерть. Ты сумел бы, я знаю. Но тебе нельзя доверить. Ну, не плачь, – сказала она. – Тш-ш. Ш-ш-ш-ш.

– Что вы, мэм, – сказал Ластер. – Мне же Ти-Пи дает править. – Дилси покачивалась, обняв Бена. – Мис Кэлайн сказала, если не можете утихомирить, то придется ей самой встать и сойти к нему.

– Не плачь же, голубок, – сказала Дилси, гладя Бена по голове. – Ластер, голубчик, сказала она. – Будешь помнить про старую мэмми, не будешь озоровать?

– Да, мэм, – сказал Ластер. – Я буду точка в точку как Ти-Пи.

Дилси гладила волосы Бену, баюкая.

– Я делаю все, что могу, – сказала она. – Господь мне свидетель. Что ж, запрягай иди, – сказала она, вставая. Ластер так и брызнул из хибары вон. Бен плакал с туфелькой в руках. – Ну, не плачь. Сейчас Ластер тебя на кладбище прокатит в шарабане. За шапкой в дом ходить, тревожить матушку не станем, – сказала она. Пошла в угол комнаты, закрытый ситцевой занавеской, взяла там войлочную шляпу, в которой была утром. – Одежки – что, одежки – полгоря, а знали бы люди все наше горе… – сказала она. – Для божьего дитя в одежках нет зазору. А скоро и меня бог к себе приберет, и то пора. Вот так. – Надела ему шляпу, застегнула куртку. Он мерно плакал. Дилси вынула у него из рук туфельку, спрятала, и они вышли. Подъехал Ластер в побитом кривобоком шарабане, запряженном белой лошадью преклонных лет.

– Обещаешь, Ластер, не озоровать? – сказала Дилси.

– Да, мэм, – сказал Ластер. Она помогла Бену взобраться на заднее сиденье. Он было замолчал, потом захныкал снова.

– Ему цветок нужно, – сказал Ластер. – Я сейчас принесу.

– Сиди на месте, – сказала Дилси. Подошла, взялась за ремень уздечки. – Теперь беги, срывай. – Ластер сбегал за дом, в огород. Вернулся с цветком нарцисса.

– Принес поломанный, – сказала Дилси. – Не мог хороший выбрать.

– А там больше нет никаких, – сказал Ластер. – В пятницу все дочиста повырвали – церковь украшать. Да я сейчас поправлю. – И, приложив к сломанному стеблю прутик, Ластер закрепил лубок двумя бечевочками и подал нарцисс Бену. Затем влез на козлы, взял вожжи. Но Дилси не спешила отпускать уздечку.

– А дорогу ты знаешь? – сказала она. – Улицей на площадь, оттуда до кладбища и обратно домой.

– Да, мэм, – сказал Ластер. – Н-но, Квини.

– Так обещаешь не озоровать?

– Да, мэм.

Дисли отпустила наконец уздечку.

– Н-но, Квини, – сказал Ластер.

– Стой, – сказала Дилси. – Дай-ка сюда кнут.

– Ой, мэмми, – сказал Ластер.

– Давай сюда кнут, – сказала Дилси, подходя к передку шарабана. Ластер с великой неохотой отдал ей кнут.

– Теперь Квини и с места не стронешь, – оказал он.

– Об этом не печалься, – сказала Дилси. – Квини лучше тебя знает, что ей делать. Ты знай сиди там и вожжи держи. Так не забыл дорогу?

– Нет, мэм. Которой Ти-Пи каждое воскресенье ездит.

– Вот тою самою дорогой и езжай.

– Ясное дело. Я ж двести раз ездил с Ти-Пи.

– Вот и езжай двести первый, – сказала Дилси. – Ну, трогай. Но если, парень, расшибешь мне Бенджи, то не знаю, что я тебе сделаю. Кандальной команды тебе так и так не миновать, но ты у меня раньше всякого срока туда угодишь.

– Да, мэм, – сказал Ластер. – Н-но, Квини.

Он шлепнул вожжой по широкой спине Квини, шарабан качнулся, двинулся.

– Ох, Ластер, – сказала Дилси.

– Н-но, пошевеливайся, – сказал Ластер. Опять шлепнул вожжами. Екая утробно селезенкой, Квини потрусила нога за ногу по аллее на улицу, и там Ластер перевел ее в аллюр, смахивающий на затяжное, нескончаемое паданье вперед.

Бен смолк. Трясясь на средине сиденья, торчмя держал в кулаке перевязанный цветок, глядел взором светлым и изреченным. Прямо перед ним вертел ядрообразной головою Ластер – все оглядывался, пока дом не скрылся из виду; тогда Ластер свернул к обочине, спрыгнул с козел, сломил лозинку с живой изгороди. Бен глядел на него, Квини же опустила голову и принялась щипать траву. Ластер вернулся на козлы, вздернул вожжами ей морду, понудил к прежнему аллюру, а сам высоко расставил локти – в одной руке лозинка, в другой вожжи – и принял молодецкую осанку, никак не вяжущуюся со степенным постукиваньем Квининых копыт и органным аккомпанементом селезенки. Автомобили проезжали, шли мимо пешеходы; попалось навстречу несколько подростков-негров.

– Глядите – Ластер. Куда путь держишь, Ластер? На свалку?

– Наше вам, – откликнулся Ластер. – Ага, на ту самую, куда и вас свалят. Шевелись, слониха!

При въезде на площадь, где из-под мраморной руки незрячими очами вглядывался в облака и ветер солдат Конфедерации, Ластер еще удалей приосанился, стегнул непрошибаемую Квини, осмотрелся вокруг.

– Вон мистера Джейсона машина, – сказал он и тут заметил еще кучку негров. – А ну, покажем им, как люди в экипажах ездиют, а, Бенджи? – сказал он. – Одобряешь? – Оглянулся на Бена. Тот сидел с цветком в кулаке, глядел безмятежно и пусто. Ластер опять стегнул Квини и повернул ее от памятника павшим влево.

На момент Бен замер ошарашенно. Затем взревел. Затем опять, опять; рев креп и рос почти без передышек. В нем звучало мало сказать изумление – ужас в нем был, потрясенье, мука безглазая и безъязыкая, шум и ничего иного.

– Ты что? – ахнул Ластер, оборотясь, блеснув белками на яркий миг. – Тихо! Тихо! – Он волчком крутнулся к лошади, стегнул с размаху. Хлыст переломился, он кинул его прочь (а голос Бена восходил к неимоверному крещендо), перехватил вожжи, нагнулся вперед – и в это время Джейсон, метнувшийся прыжками через площадь, вскочил на подножку шарабана.

Косой отмашкой отшвырнул он Ластера, схватил вожжи, рывком завернул назад Квини и, сложив концы вожжей, захлестал ими по лошадиному крупу. Квини ринулась валящимся галопом – под хриплые раскаты муки Беновой, – и Джейсон повернул шарабан вправо от памятника. Кулаком по голове ударил Ластера.

– Очумел ты, что ли, влево поворачивать, – выговорил; перегнулся назад, ударил Бена, заново сломав у цветка ножку. – Молчать! Молчать! – Осадил Квини, спрыгнул наземь. – Вези его домой сию минуту. И если еще раз сунешься с ним за ворота, я тебя убью!

– Слушаю, сэр, – сказал Ластер. Взял вожжи, хлестнул ими Квини. – Н-но! Н-но же! Бенджи, имей совесть!

Голос Бена гремел и раскатывался. Квини тронула с места, мерный перестук копыт возобновился, и тут же Бен замолк. Ластер оглянулся быстро на него и снова задергал вожжами. Над цветком, сломанно поникшим из руки, взгляд Бена был опять пуст и синь и светел, а фасады и карнизы уже вновь плыли слева направо; столбы и деревья, окна, двери и вывески – все на своих назначенных местах.

ПОСЛЕСЛОВИЕ. «ХОЗЯИН И ВЛАДЕЛЕЦ ЙОКНАПАТОФ»

Перед нами два лучших романа крупнейшего американского писателя двадцатого века Уильяма Фолкнера. «Хозяином и владельцем Йокнапатофы» называл себя сам писатель, создавший на страницах своих многочисленных книг замечательный край, в очертаниях которого просматривалась его родина: округ Лафайет, штат Миссисипи.