Современные читатели или безоговорочно принимают или так же безоговорочно отвергают Фолкнера, но чем дальше во времени отодвигается от нас его творчество, тем яснее становится уникальность его положения классика современной литературы, положения, которое Фолкнер занял по праву после долгих лет непризнания со стороны критики и читателей.
Уильям Фолкнер родился и вырос на американском Юге. По происхождению он, судя по всему, шотландец, фамилия его означает «сокольничий»: возможно, что далекий предок Фолкнера смотрел за соколами британской короны. Начиная с конца восемнадцатого века фолкнеровская семейная история как бы символически повторила путь всей американской нации: от восточного побережья на запад, к неосвоенным землям, в глубь страны. Самый знаменитый предок – прадед будущего писателя, в фолкнеровских романах он фигурирует под именем полковника Сарториса. На примере его судьбы хорошо видно, какого рода человеческий материал суждено было литературно осмыслить Фолкнеру. Подростком прадед его уходит из дома и в четырнадцать лет уже работает в городской тюрьме. Он участвовал в Мексиканской войне, был юристом, плантатором, во время Гражданской войны командовал кавалерийским полком, после войны построил первую в штате железную дорогу, он писал стихи, а позднее и прозу: роман прадеда Фолкнера «Белая роза Мемфиса» выдержал множество изданий. Закончилась бурная жизнь полковника трагически: его убил деловой конкурент.
Фолкнер провел классическое детство мальчишки, знакомое нам по книгам Марка Твена: недалеко от провинциального городка с громким названием Оксфорд, где он жил, был овраг и лес, там водились лисы, совсем рядом проходила построенная прадедом, «своя» железная дорога. Но были в этом детстве и совсем недетские впечатления. Когда Фолкнеру исполнилось 11 лет, в Оксфорде совершился суд Линча, в котором приняли участие две тысячи жителей города. Обезглавленный и изувеченный труп повесили на площади. Еще более чудовищный суд состоялся шесть лет спустя. Кровавую расовую проблему Фолкнер всю жизнь наблюдал в ее чудовищной обыденности. Он так и представил ее в своих рассказах и романах «Свет в августе» (1932) и «Осквернитель праха» (1948). Но Фолкнер писал о своих черных соотечественниках почти в каждом большом произведении. Он просто не мог не писать о расовой проблеме, об этом проклятье Америки.
Писатель оставался верен своему краю и творчески, и человечески. Недолгая учеба в университете, а потом в Летном корпусе в Канаде, литературное паломничество в Европу и короткая литературная жизнь в Новом Орлеане – все это было в молодости. С 1930 года Фолкнер прочно обосновывается в Оксфорде.
Лишь раз в жизни он попытался служить – заведующим почтовым отделением университета Миссисипи, – но по своему характеру он не мог заставить себя выполнять эти обязанности: на почте Фолкнер сидел запершись и писал стихи. Постепенно посетители перестали обращаться к нему и в поисках корреспонденции рылись в корзине, куда Фолкнер отправлял все письма.
Фолкнера уволили. Так закончилась его первая и последняя попытка регламентировать жизнь.
Все образование Фолкнера – в обширном и беспорядочном чтении. Фолкнер не закончил средней школы, он регулярно посещал все занятия только первые шесть лет, и поступить в университет штата Миссисипи ему удалось, лишь воспользовавшись привилегиями, которые полагались демобилизованным солдатам. Но в университете Фолкнер проучился, а вернее, просуществовал, всего полтора года, и потом уже навсегда забросил мысль о том, чтобы получить какое бы то ни было систематическое образование. В молодости случайная работа давала ему возможность писать, что было для него главным. А писать он начал в тринадцать лет…
Для своих соотечественников, жителей провинциального городка «где-то на Юге» («они хорошие люди, но не читают книг», – сказал о них Фолкнер), он был неудачник, у которого никогда нет денег и который тем не менее ни на кого не обращает внимания. Пока Фолкнер был жив, о нем мало что знали не только жители его родного города, но и издатели, и критики, и даже близкие друзья. Он яростно сопротивлялся попыткам превратить его частную жизнь в объект праздного или бесцеремонного разглядывания. Из всех очерков, которые написал Фолкнер, самый страстный, самый резкий – «О частной жизни», где он вспоминает о своей безуспешной попытке остановить публикацию материала о нем, Уильяме Фолкнере, но не как о писателе, а как о частном лице.
После смерти Фолкнера (он умер в 1962 году от сердечного приступа, последовавшего за падением с лошади) стали выходить книги о нем. Постепенно из воспоминаний и свидетельств родственников, друзей и знакомых сложился облик человека, который всю жизнь чувствовал свое одиночество и всеми силами оберегал его; человека, для которого писать было непреодолимой потребностью.
Он любил придумывать разные истории о себе, при этом отличить в них правду от вымысла было чрезвычайно трудно.
«Писатель – прирожденный лгун, – говорил он, – и если человек не умеет „сочинять“, он никогда не станет писателем». Удивительные истории, которые придумывал Фолкнер о себе, просачивались в печать, на суперобложки книг и заменяли недостающую точную информацию. Так возникли и начали кочевать из книги в книгу (включая и наши издания) фантастические сведения о том, как Фолкнер, будучи курсантом летного училища, посадил самолет на крышу ангара (да еще вверх колесами и притом сумел тут же выпить виски, хотя и висел вниз головой), как он был сбит над Францией, как он профессионально и умело занимался изготовлением и сбытом самогона, и так далее, и тому подобное. Даже известный американский писатель Шервуд Андерсон не смог не поверить Фолкнеру, когда тот очень убедительно рассказал ему о своем тяжелом ранении в голову: врачи якобы вынуждены были поставить ему серебряную пластинку, и потому относиться к нему надо с особой осторожностью…
Для Фолкнера фантазирование, мифотворчество о себе являлось как бы продолжением книг, то была его творческая мастерская, где он, проверяя очередной сюжет, разыгрывал его в лицах. В то же время писатель и защищался таким образом от непрошеных знакомств. Когда он не хотел отвечать на какой-то вопрос о себе, он просто говорил: «Я ведь, в общем-то, фермер, а не литератор». Родственникам и близким друзьям было очень нелегко с Фолкнером, так же, как и ему с ними. Он любил повторять слова из своего романа «Дикие пальмы»: «Выбирая между горем и ничем, я приму горе». В них, можно сказать, и формула жизни крупнейшего писателя Америки, многие годы не имевшего литературного имени и вынужденного сотрудничать с Голливудом, обремененного долгами, детьми, семьей.
Чувство ответственности и выдержку – свойства, которые Фолкнер ставил выше всего в людях, друзья видели прежде всего в самом писателе.
Но здесь придется коснуться темы, о которой писать непросто. Нужно ли нам знать, что у Фолкнера были периоды «чудовищного забытья», которые могли продолжаться иногда по месяцу и дольше? Некоторые американские исследователи доходят до крайностей, утверждая, что в знаменитых фолкнеровских предложениях, к концу которых забываешь то, что было в начале (самое длинное такое предложение занимает сорок девять страниц), – чувствуется всего лишь «алкогольная вязкость мысли». В пристрастии к алкоголю сказалась, возможно, печальная дань традиции охотников и трапперов с американского Юга, – а Фолкнер общался с ними с четырнадцати лет, – и желание «забыться» после всепоглощающей работы над очередной книгой, и реакция на неудачную личную жизнь. Объяснить все причины трудно, даже когда знаешь факты биографии.