— У вас нет таланта?!
— Я выразилась неточно: у меня его больше нет.
— В таком случае красота…
— Красота — бальзам, который не благоухает, пока его не прольют.
— О-о! — протянул Майи, принужденно засмеявшись. — Позвольте мне откровенно признаться вам, Олимпия, что эти ваши изречения меня смущают.
— Почему?
— Потому что я, моя драгоценная, подобен скупцу, охраняющему свое сокровище.
— Сокровище, которое спит.
— Да, но которое и во сне принадлежит своему владельцу, моя милая Олимпия.
— Мужчина не владелец женщины, — возразила Олимпия, качая головой.
— О!
— Если только она не грузинка, подобно Аиссе, а он не похож на господина де Ферриоля.
— Олимпия!..
— И если только он не зовется тюремщиком, вместо того чтобы называться владельцем.
Майи почувствовал, что по всему его телу пробежала дрожь.
— Как?! — воскликнул он. — Вы говорите это обо мне, дорогая?
— Но мне так кажется, — ответила Олимпия.
— Но что я вам сделал?
— Вы? Ничего.
— Так что же, Олимпия, вы меня не любили?
— Когда-то любила, и очень.
— И разве мое возвращение не обрадовало вас?
— Я этого не сказала.
— Я умолял вас, — продолжал он, осмелев от ее кажущейся покладистости, — поселиться в моем особнячке, потому что недостойно такой женщины, как вы, снимать жилье в городе, словно какой-нибудь комедиантке.
— А разве я не комедиантка?
— Вы порядочная женщина.
— Я женщина с подмостков.
— Разве ваше имя не мадемуазель Олимпия де Клев?
— Будь вы свободны, господин де Майи, вы бы женились на мадемуазель Олимпии де Клев?
Граф застыл, пораженный.
— Сказать по правде, — произнес он, — вы говорите так, будто хотите поссориться со мной.
— С какой стати, господин граф?
— Однако же вы упрекаете, вздыхаете, пожимаете плечами.
— Это правда.
— А когда я вас спрашиваю, что означают все эти сигналы бедствия, вы отвечаете: «Мне скучно».
— И это верно.
— Так вы хотите свободы?
— Разве я вас о чем-нибудь просила?
— Вам уже мало моей любви?
— Граф, не допрашивайте меня больше, прошу вас.
— И почему же?
— Потому что расспросы меня утомляют,
— Но в конце концов, сударыня, вас же не силой вынудили последовать за мной!
— Где? Здесь?
— Нет, еще там, в Лионе. Когда я за вами приехал, вы не сказали мне ничего такого, что бы заставляло подозревать о возможности всех этих страданий, в которых вы меня теперь вините; вы последовали за мной, не ставя никаких условий.
— Никаких, признаю.
— Я обещал устроить вам дебюты, и они у вас были.
— Разве я жалуюсь?
— Нет, но вы едва переносите свое пребывание в этом доме.
— Что ж, я ведь и не скрывала от вас своего отвращения к этому переезду.
— Но что вам здесь не по душе?
— Послушайте, господин граф, — сказала Олимпия, — нам никогда друг друга не понять.
— И все же скажите, вы меня любите?
— Я к вам очень привязана: вы весьма достойный дворянин.
Тут Олимпия тяжело вздохнула.
Услышав этот вздох, Майи нахмурил брови и, похоже, принял какое-то решение.
— Ваше, Олимпия, столь неблагосклонное отношение ко мне для меня тем огорчительнее, что я теперь получил полную свободу.
Олимпия посмотрела на него.
— Разве вы не были свободны? — спросила она.
— Ну, не совсем.
Олимпия снова посмотрела на него.
— Я был женат.
— Ваша жена умерла? — вскричала Олимпия в испуге.
— Все гораздо лучше: она заставила меня подписать договор о нашем разрыве.
— И почему же?
— Со мной она была слишком несчастна!
— Если уж вы говорите об этом, господин граф, постарайтесь хотя бы выражаться так, чтобы я могла вас понять.
— Вы не поняли?
— Как? Ваша жена ушла, потому что была слишком несчастна?
— Она страдала из-за моей любви к вам, Олимпия.
— О! Не льстите мне, утверждая, будто принесли ради меня такую жертву.
— Я вам не льщу, просто говорю то, что есть.
— Бедная женщина!
— Вы жалеете графиню?
— Без сомнения; поверьте, лучше было бы, если бы вы оставили меня и тем возвратили покой госпоже де Майи.
— Олимпия, вы, видно, лишились рассудка, что просите меня расстаться с вами?
— Вы же оставили свою жену! Так почему бы вам не отставить любовницу?
— Невозможно! Олимпия, я вас люблю, я никогда никого так не любил. Конечно, можно и этому найти разумные объяснения — это ваша красота, ваш ум, то, что вы так добры ко мне. И после этого выпустить из рук такое сокровище? Нет, я ни за что не позволю вам полюбить другого.
— Берегитесь! Один раз вы меня все-таки покинули.
— Кажется, я уже объяснял вам, что привело тогда к нашей разлуке. Было решено меня женить, и меня в самом деле женили: хотели продолжить наш род, но тут ничего не вышло. Ах! Если бы вместо того чтобы увидеть вас на подмостках, я встретился с вами в высшем свете, для которого вы созданы!..
— Ну-ну, граф, опомнитесь, или я подумаю, что вы по моей вине опускаетесь до малодушных отговорок.
— Я вас не понимаю, Олимпия.
— Вы меня бросили, граф, потому, что я вам наскучила, а вернулись вы ко мне потому, что пресытились своей женой.
— Хорошо, согласен. Но ведь любовь похожа на новое строение: оно оседает, пока не найдет свою опору, а уж когда нашло, то может стоять века.
— В том-то и беда, граф.
— То есть?
— Моя любовь еще не нашла своей опоры.
— И из этого следует?..
— То, что мне скучно.
— До сих пор?
— И уже навсегда.
— Но в конце концов, какова причина этой тоски?