Али закрыла глаза. Сделала глубокий вдох, отбросила страхи, усталость и голод.
«Тихо», — мысленно приказала она голосам.
А затем отключилась от этого мира, даже от мыслей о нем. Очистила свой разум.
Шепот стих. Али открыла глаза.
Крылья с оранжевыми и черными узорами исчезли. На их месте были сухие, испещренные прожилками мембраны. Бабочка стала черной. Ее тельце раздулась от крови. Али нахмурилась. Пиявка с крыльями?
Она накрыла бабочку ладонью. И отвлеклась. Голоса вернулись.
«Монарх, — шептали они. — Крылья. Трепещут. Оранжевые с черным».
Али убрала ладонь — пиявка исчезла. С руки взлетел грациозный монарх. И даже оставил оранжевую пыльцу на кончиках пальцев. Али потерла пыльцу большим пальцем, и та превратилась в кровавую полоску. А затем снова стала оранжевой и сухой.
Голоса окружали ее. Шептали, уговаривали.
«Пыльца, а не кровь, — повторяли он. — Бабочки. Красота».
Грегорио наблюдал за ней.
— А теперь слушай, — сказал он. — Услышь.
Вихрь шепота — голоса умерших — закружил ее. Множество языков были подобны музыке во сне. Так легко поддаться их уговорам. Но ей удалось расчленить их.
Закинув руки за голову, Али впускала в себя голоса и отделяла друг от друга. Словно разделывающий тушу мясник, она отсекала то, что напрямую ее не касалось — горловое пение и гортанные языки, подражательные звуки животных, доисторическое мычание, — и искала знакомое. С английским было легче всего. Али различала отдельные слова. Слышала их. Видела, как они оживают.
С каждым взмахом крыльев бабочки слова влетали в ее голову: «бабочка», «монарх», «крыло», «оранжевый», «черный»… Она увидела каплю воды, и шепчущие голоса придали ей смысл: «прозрачный», «влага», «бусинка», «свет»… То же самое происходило с зелеными попугаями в кедровом лесу. Слово за слово, при помощи тысяч и миллионов слов в ее мозгу формировалась иллюзия.
Каждый голос был занят своим делом. Один нашептывал об иглах кедра, другой — о наросте на стволе. Все вместе они создавали дерево, затем и лес. Голоса выстраивали песни сверчков, аромат цветов апельсина и корицы.
Али резко обернулась. Черные глаза Грегорио стали светло-голубыми. Голливудские усики исчезли, а на щеках проступили грубые шрамы. Это длилось не больше секунды. Затем голоса снова прорвались в ее мозг. Вновь появились лес и ярко-зеленые попугаи. Лицо Грегорио — или маска — вернулось на место. Но Али уже видела. Знала. Это не он.
— Кто ты?
— Кого ты видишь?
— Маску, — ответила она.
— Это твоя маска, Али, а не моя. Ты надела ее на меня. И только ты можешь ее снять.
— Али? — повторила она. — А что случилось с Александрой?
Шарада с Грегорио разгадана.
Маска словно растворилась. Образ Грегорио уступил место другому лицу, скрывавшемуся под ним. Али ясно видела его — морщины, шрамы, следы от старых ран, отнятая жизнь и вечный поиск самого себя. Лицо преисподней, каким она увидела его десять лет назад, лицо варвара, худого и голого, как Адам. Это был отец ее ребенка.
— Айк… — выдохнула она.
Что это за сон, который все длится и длится?
Волосы Айка поседели. Когда-то Али сравнивала его глаза с синим небом, теперь подземелье выбелило их, превратив в голубоватые стеклышки. Мощные плечи, созданные для того, чтобы носить рюкзак в пустынных горах, исхудали так, что сквозь кожу проступали кости и сухожилия.
— Что ты здесь делал? — спросила она.
— Лучше, но ненамного.
Ни объятия. Ни поцелуя. Ни намека на прошлое. Как будто и он разочаровался в ней.
— Айк, это я.
— Поешь.
Больше он ничего не сказал. Али всматривалась в удлиненное, с резкими чертами лицо. За эти годы Айк отдалился не только от нее, но и от самого себя.
— Мы должны выбраться отсюда.
— Что мы и делаем, — кивнул Айк.
Тем не менее он продолжал вести ее в глубь лабиринта.
Спотыкаясь, Али ковыляла за ним. Айк молчал. Не спрашивал о ребенке. Не пытался перекинуть мост через минувшие годы. Просто шел. При каждом шаге его голые ягодицы сокращались и расслаблялись. Подошвы ступней почти беззвучно ступали по камням.
Среди деревьев важно расхаживали павлины.
Водопады звенели, словно серебро.
Али следовала за Айком с неугасимой надеждой приговоренного к смерти пленника. Глупо. Потому что она уже начала догадываться, что происходит.
«Наживка», — подумала Али.
Айк просто наживка. Классическая ловушка.
На протяжении тысячелетий хейдлы проделывали этот трюк, обучая одного раба, чтобы он приводил других. Мужчины, женщины и даже дети — все поднимались на поверхность, заманивая людей вниз. Иногда посланцы преисподней являлись в образе прекрасных суккубов, молодых женщин, которые забирали с собой монахов, принцев и легко возбуждающихся мальчиков. Иногда это был мужчина с добрыми глазами, охотившийся за вдовами и уводивший их в горные пещеры. В данном случае Али сама себя вела вниз. Айк просто делал ее плен окончательным.
Она оглянулась, ища признаки лагеря хейдлов. Может, дети здесь?
Али посмотрела на спину Айка. Она помнила его кожу. Когда муж спал, она изучала глифы и знаки, вытатуированные и выжженные на его коже. Теперь отметины побледнели, словно текст в книге, оставленной под дождем. Четким остался только один знак на пояснице — алеф.
— Куда мы идем? — спросила она.
Айк молча вытянул руку. Над вершинами деревьев гигантской луной висел Тадж-Махал — резные башенки и стены, сверкающие купола. Души мертвых тянутся к ней со своими фрагментами вымышленных образов. Али ощущала их как некое давление в голове: каждый голос исполнял отрепетированную партию, создавая крошечную частичку большой иллюзии. Словно паук плел вокруг нее огромную, прекрасную паутину.
«Замолчите!»
Али отогнала голоса. Лес и цветы превратились в острия скал и россыпи камней. Тадж-Махал исчез. Вместо него Али увидела руины какого-то сооружения вроде крепости или собора. Рухнувшие арки, обвалившиеся стены, осыпающиеся шпили напоминали горку блинов у стены подземной пещеры. Время уже наполовину переварило их.
Там ее тюрьма.
— Айк, — позвала она. — Спаси меня.
Когда-то он уже сделал это. Проследил ее путь, когда Али попала в плен, ворвался во вражеский лагерь и сражался, как герой комиксов. Вывел ее из тьмы. Спас.
Теперь это другой Айк.
— Наоборот, Али. Ты спасешь меня, — ответил он. — Но прежде мы вернемся в самое начало.
Попытка побега бессмысленна. Бежать? Она едва плелась. Даже если бы Айк позволил ей уйти, даже если бы она нашла туннель, по которому спускалась, даже если бы научилась различать, какие животные и растения годны в пищу, даже если бы смогла вскарабкаться на скалы, пересечь озеро и прогнать назойливых призраков, разум почти покинул ее. И его уже не вернуть. Никогда.