Иллюзия вернулась. Сталагмиты вновь превратились в кедры. Соляные наплывы стали важными павлинами. Летучие мыши вернули себе обличье попугаев.
— Подожди, — взмолилась она. — Мне нужно отдохнуть.
Только бы собраться с мыслями.
Айк не останавливался.
Тадж-Махал приближался. Трава льнула к ногам. Кедры качались. Над головой пел жаворонок.
Оглянувшись, Али увидела лишь голые скалы и трещины. Дверь захлопывалась у нее за спиной. Голоса — души мертвых, если такое возможно, — набросились на нее. Али сражалась с навязанными иллюзиями. Они обрушились на ее защитные рубежи. Так и должно быть, подумала она. Лингвист заперт в клетке из слов.
Они подошли к сверкающему мосту из бамбука и серебристых нитей. Али остановилась. По ту сторону моста среди сверкающих руин ждали ее собственные руины.
— Пойдем, — сказал Айк.
Али старалась не поддаваться страху.
— Дети там?
Он не подтвердил ее предположение, но и не отверг. Вопрос заинтересовал его.
— Ты за ними пришла?
— А ты думаешь, за тобой?
Он улыбнулся и ступил на мост.
— Дети, Айк.
Он продолжал идти — он и покрытая шрамами кожа на спине.
— Твоя дочь… — Эти слова остановили его. — Расскажи мне о детях, Айк.
Он повернулся.
— У тебя был ребенок?
— У нас, Айк. Она была твоей дочерью.
Он подошел ближе.
— Я хочу знать о ней все.
— Слишком поздно, Айк.
— Может, и нет.
— Она умерла семь лет назад. Тебя не было с нами при ее рождении. Почему тебя волнует ее смерть?
— Сколько ей было?
— Три. — Али вспомнила о свечах на торте. — Я отмечала три ее дня рождения.
— Мало, — сказал Айк. — Но достаточно, чтобы знать свое имя.
Ни сожалений, ни соболезнований. Преисподняя соскребла с него все человеческое.
— Где дети, Айк?
— Ее имя, пожалуйста.
Как будто он спрашивал название книги. У Али перехватило дыхание.
— Нет. — Али прижала к сердцу сжатый кулак. — Ты подонок.
— Ее имя, — повторил он. — Какой от этого вред?
— Где дети, Айк?
— Имя.
— Нет.
Иллюзия начала распадаться.
Али посмотрела на то, что было у нее в руке. Яблоко превратилось в кусок мяса размером с кулак. Сердце. Камеры вскрыты. Волокна мяса застряли у нее в зубах.
Али в ужасе разжала пальцы.
— Что ты со мной делаешь, Айк?
— Его звали Макнаб, — сказал Айк. — Еще один пилигрим, не оправдавший надежды. Посмотрим, оправдаешь ли ты.
Али пристально смотрела на него. Внезапно исчезло сходство не только с Грегорио, но и с Айком. Она с изумлением наблюдала, как маска исчезает, открывая то, что скрывалось под ней. Али никогда не видела этого лица, тем не менее оно почему-то казалось ей знакомым, словно тень в зеркале, мелькнувшая во сне.
Всю жизнь по непонятным для нее самой причинам Али коллекционировала многочисленные имена этого существа — на всех человеческих языках. Но теперь почему-то не могла вспомнить ни одного.
«Ты», — успела подумать Али, прежде чем он прыгнул на нее.
22 января
Армия Ребекки сплавлялась по реке еще два дня.
Ничто не предупредило их о провале, в который обрывалась река, — ни рев водопада, ни усеянное камнями мелководье. Река просто соскальзывала в безмолвную черную дыру. Они потеряли плот и трех человек, прежде чем маленькая флотилия сумела пристать к берегу.
Целый день ушел на то, чтобы из моряков снова превратиться в солдат. Разбив лагерь на берегу реки, они набили рюкзаки припасами и амуницией, сколько были в состоянии унести, и приготовились к тому, что могло ждать их впереди. Час за часом они смотрели на реку, ожидая, когда покажутся новые плоты с сотнями людей на борту. Никто так и не появился.
Ребекку изумляло — но уже не расстраивал о, — что из армии в тысячу триста человек у нее осталось всего сто десять. То есть коэффициент отсева составлял девяносто процентов. Непонятно, почему она уже давно не повернула назад. Непонятно, почему кто-то еще остался с ней. Оставалось лишь предполагать, что пути Господни неисповедимы.
— Мы не можем ждать вечно, — сказала Ребекка Хантеру и Клеменсу.
Они сидели перед круглой стеной из поставленных друг на друга камней. Рядом тихо струилась река, а затем обрывалась в бездну. Они добрались до конца света.
— Лучше тронуться в путь, не дожидаясь их, — предложил Клеменс. — Мы избавились от лишнего жира. Остались лишь выносливые боевые машины.
— У тебя хорошее настроение, черт возьми, — заметил Хантер.
— Почему бы и нет? Возвращение домой, как сказала Ребекка. Я собираюсь вернуться.
Потери подстегнули их. Ребекка считала жизнерадостность Клеменса проявлением силы духа. Он обретал форму, словно освобождающаяся из камня статуя. Он не ударил в грязь лицом.
— Мы уже близко, — сказал Клеменс.
— Откуда ты знаешь? — спросил Хантер. — Кажется, ты здесь никогда не был.
Клеменс подошел к стене и похлопал по знаку — возможно, это было схематичное изображение животного, — вырезанному на поверхности скалы. Все повернулись, чтобы посмотреть. На камне заплясали лучи фонарей.
— Судьба, — произнес Клеменс. Потом задрал футболку. Среди шрамов и геометрических узоров на его груди имелся такой же знак. Кончиком пальца он обвел знак на своем теле, затем на камне. — Видите рога?
— Рога дьявола, — послышался чей-то голос.
— Рога Быка, — поправил Клеменс. — Таурус. Его город. Дети там.
Раздался крик. Воины Ребекки — профессионалы, охотники на оленей, резервисты — окружили ее лесом винтовочных стволов. Момент настал. Пора открыть шлюзы.
Ребекка забралась на камень и окинула взглядом ввалившиеся глаза, спутанные волосы, всклокоченные бороды, бейсболки, косынки, береты, шлемы, амулеты, четки, смазанную маскировочную краску. Они ждали от нее каких-то слов, чего-то напыщенного, как в голливудских боевиках. В фильмах Джейка в такие моменты гладиатор, горец или тренер произносил воодушевляющую речь.
— Мы пришли победить дьявола, — наконец произнесла Ребекка. — Вперед, к победе.
Слабо, подумала она. Очень слабо.
Они ждали. Ребекка продолжала стоять.
— Аминь.
— Аминь, — повторили они.