– Не будет.
– Ты не можешь мне это обещать.
На самом деле он как раз мог ей это обещать. Он бросил на нее быстрый взгляд.
– Так что давай, Арну. – Она улыбалась ему, играя ямочками, стараясь уговорить. – Я не стану называть его мужским членом, если не хочешь. Но ты должен рассказать мне то, что я хочу знать. Твоя штука исключительно большая?
– Моя штука… – Окажись рядом стена, Ренье стал бы биться об нее головой. Вероятность победы была бы примерно такой же. – Пожалуйста, ваше высочество, называйте это членом.
– Ладно. Так это правда? Потому что когда мы уходили, Ивлин отвела меня в сторону и сказала на ухо, что ты, похоже, очень щедро одарен, а когда я спросила, что это значит, ответила…
– Да. Он громадный. – Ренье готов был сказать что угодно, лишь бы прервать это обсуждение, прежде чем он будет вынужден продемонстрировать ей свои размеры. И форму. А также правильное использование его… члена. – Если бы все мужчины Европы выложили свои члены на стол, мой оказался бы самым большим.
– Правда?
Боже правый! Она ему поверила!
– Нет.
– Может, и нет, но мне определенно хотелось бы увидеть всех участников этого действа.
Потрясенный, Ренье остановил коня.
Она тоже остановилась.
Он уставился на нее, стройную, сильную и совершенно серьезную.
Увидеть всех участников действа. Ей захотелось посмотреть, как все мужчины Европы шлепнут свои пенисы на стол, чтобы она смогла их оценить.
У него в животе возникло странное ощущение. Оно казалось смутно знакомым, словно он испытывал подобное чувство когда-то очень давно. Звуки вырвались изнутри, словно из земли пробился артезианский источник – сдавленные, надтреснутые, неуверенные. Но они продолжали звучать и становились громче.
Это был смех! Искренний, настоящий смех, который сотряс седло и заставил коня шарахнуться. Смех! Ренье не смеялся так с тех пор, как… Он не мог вспомнить, когда именно так смеялся.
Сорча захихикала, и этот радостный звук заставил птиц закружиться, а кроликов – высунуть мордочки из подземных норок.
Ренье встретился с ней взглядом – и снова захохотал.
– Если мне когда-нибудь удастся… собрать всех мужчин Европы вместе, я разрешу тебе… купить стол, – сказал он сквозь смех.
– Я напомню тебе о твоем обещании.
Наконец он успокоился, вытер слезы и сказал:
– Я не смеялся так уже много лет.
– Не думала, что ты наделен чувством юмора.
Он и сам был этим удивлен. Но еще более удивительной была мысль о том, что Сорча рассмешила его нарочно. Это была совсем не та Сорча, которую он знал мальчишкой. Тогда кем же она была?
– Ты только посмотри на эту дорогу, Арну! Она настолько широкая, что по ней рядом могут ехать двое. – Она повела рукой вокруг. – Посмотри на эту местность! Горы остаются позади, а мы возвращаемся к цивилизации. Когда доедем до Эдинбурга, у нас больше не будет возможности быть вместе.
Ох, нет! Опять! Боже правый, она ведь не пытается снова его соблазнить?
Но она пыталась сделать именно это. И Ренье уже было не до юмора.
– Если тебе что-нибудь втемяшится в голову, ты не отступишься.
Он снова послал своего коня вперед.
Она продолжала ехать рядом с ним, сидя в седле по-мужски. Конь двигался между ее бедрами так плавно, как это делал бы Ренье, если бы… Проклятие! Надо прогнать эти мысли, иначе он кончит. Стараться не думать о том, как он будет укладывать ее к себе в постель и раздевать. Не представлять себе ее округлые формы, белую грудь с веснушками, бледно-персиковые соски и огненные завитки внизу живота, которые приглашали мужчину прикоснуться к ним и, вспыхнув, превратиться в угли.
Судя по той боли, которую Ренье сейчас испытывал, он действительно получил ожог. Он прикоснулся к ней – и их обоих охватило пламя. Ее изумленное, потрясенное, полное страсти лицо подвигло его на еще больший накал пылкости – и глупости.
Только серебряный крест, который она носила на шее, остановил его. Он обжег ему ладонь, и, уставившись на него, Ренье вспомнил, что видел его свечение в самый мрачный момент своей жизни.
– Бабушка всегда говорила мне, что я должна ловить удобный момент.
Сорча сжала кулак, словно ловила что-то. Ловила так выразительно, что Ренье содрогнулся.
– Сомневаюсь, что твоя бабушка имела в виду меня.
– Нет, она говорила обо мне, а я знаю, что нельзя упускать представившуюся возможность. Если бы ты позволил мне поиграть на твоей дудке…
– Может, хватит об этом трещать? – одернул он Сорчу.
Нижняя губа у Сорчи задрожала, а глаза наполнились слезами.
Он почувствовал себя мерзавцем и стал объяснять ей то, чего не стал бы объяснять ни одной женщине на свете.
– Я хотел сказать, что когда ты говоришь об этом, мои интимные части становятся твердыми.
Вытянув шею, она посмотрела на его вздувшиеся штаны:
– Твердыми?
– Да.
Он старался не смотреть на Сорчу, опасаясь, что не выдержит, выпрыгнет из седла и бросится на нее.
А она, конечно, отреагировала со свойственной ей искренней любознательностью.
– Неутоленное желание причиняет мне боль, – добавил он.
Сорча фыркнула.
– Я могу избавить тебя от боли, если…
Он поднял руку, призывая ее замолчать.
– Но если бы я это сделала, – не унималась девушка, – ты бы сейчас ехал совершенно спокойно.
– Нет, мне одного раза мало.
– Правда? – обрадовалась Сорча.
– Утром, днем и ночью, милая моя. Утром, днем и ночью.
– Тогда я рада, что мы едем на постоялый двор. Мы проведем ночь вместе.
Именно на это и рассчитывал Ренье, однако заскрипел зубами, услышав ее жизнерадостное предложение.
– Нам надо воспользоваться возможностью насладиться друг другом.
Казалось, Сорчу совершенно не тревожит пристойность. Она готова отдаться мужчине, которого считала порядочным и добрым. Она не испытывала горя из-за смерти Ренье.
Но что тут было плохого? Ведь прежде его нисколько не интересовало то, что она о нем думает! А теперь ее равнодушие вызывало у него досаду.
– А как же твой принц? – Поймав на себе ее изумленный взгляд, Ренье понял, что сорвался на крик. Роль глуповатого Арну давалась ему все труднее и труднее. – Я хотел сказать… ты ведь должна думать о своем принце.
– О каком принце? О том, за которого мне придется выйти замуж? – Она пожала плечами. – Я даже не знаю, кто это, и меня это не интересует. Очень может быть, что он испортит мне жизнь.