— Вы и сами знаете.
Чек расплывается перед глазами: опьянел.
— Нет, действительно, я не…
— Деньги, которые вы выложили «Фейбер Академии» за обучение Рауля…
— Я не платил! Это всё «Компу-Уорлд»…
— Мистер Аллен…
— Слушай, ты можешь называть меня…
— Ну ладно, Нед. Пару дней тому назад заглянула в школу. Ну, по родительским делам. Поговорила с казначеем — тот вообще-то ничего мужик оказался. Ну, и говорит он мне, в общем: позвонили ему месяца два тому назад из «Спенсера-Рудмана», подняли хай насчет письма за вашей подписью, где говорится, что «Компу-Уорлд» обязуется выплатить школе всё, что я задолжала. А он им: обязательства надо выполнять, те поддакивают, дескать, выполним, но вы всё равно не имели права письмо подписывать. И заплатите из своего кармана. Вам же из-за всей этой хрени пришлось выложить сорок пять сотен, верно?
— Дебби…
— Я же знаю, что так и было! От новой подруги, Паулы, она в бухгалтерии работает. Вчера утром, ещё до вашего звонка, попросила ее заглянуть в ваше дело, и вот что я вам скажу, мистер Аллен… ой, я хотела сказать, Нед: я читала их письмо к тебе — и плакала.
Смотрю на чек:
— В общем-то, я не особенно рвался на роль доброго дядюшки, Дебби. Меня назначили на роль самаритянина.
— Ну да… но ты же не стал отказываться. И меня не стал расстраивать, не рассказал…
— Не в моих правилах.
Суарес осторожно накрывает мою ладонь своей:
— Мне нравятся ваши правила…
Осторожно отодвигаю руку девушки и рву чек пополам.
— Знала же, что так и поступишь! — смеется Суарес. — Вот только не для того я чек выписывала…
Молчим. Первой заговаривает Дебби:
— Спасибо.
Таксист остановился, где просили — на углу Девятнадцатой и Первой. Как раз напротив темного входа в похожий на собранный из конструктора «Лего» лабиринт дворов среднего класса образца пятидесятых называют Стайвезант-Таун. На улице ошивалась пара зловещего вида типов.
Спрашиваю у Дебби:
— Твой дом далеко?
— На полпути к реке, — отвечает Суарес.
Решено. Протягиваю водителю деньги:
— Дебби, я провожу тебя до дверей.
Идем в Стайвезант-Таун молча. У дверей Суарес приглашает:
— Зайди, познакомишься с Раулем…
— Я просто выжат…
Девушка роется в портмоне, достает ключ и открывает входную дверь:
— Всего на минутку. И разве не интересно узнать, на что деньги пошли?
— Ну хорошо, минуту, не больше, — соглашаюсь я, но меня уже не слушают.
Квартира находится на первом этаже. Тесная, экономная обстановка. Старая, потрепанная мебель, точно перенесенная из витрины магазина, где идет благотворительная распродажа. Натянутые веревки прогибаются под тяжестью свежевыстиранного белья.
Старенький телевизор и видеомагнитофон. На стенах — приклеенные скотчем школьные рисунки Рауля.
В гостиной — крошечная ниша, огороженная спинкой двуспальной кровати. Наверху храпит мать Дебби. Рауль посапывает на нижней койке. Длинные, вьющиеся черные волосы, идеально гладкая кожа, легкая полуулыбка во сне. Ангельская невинность.
— Он просто прелесть, — шепчу я. Суарес согласно кивает.
— Мне пора, — заявляю я.
Выходим из углубления в стене. Собираюсь на прощание поцеловать девушку в щеку. Но внезапно мы оказываемся рядом, вплотную, мои руки погружаются в ее волосы, касаются грудей, задирают юбку, спотыкаясь, ковыляем к выходу, заваливаемся на кровать, мозг посылает последний предупредительный сигнал, но тот затухает, женские руки мнут рубаху, напоследок в голове звучат последние осуждающие слова: «Это безумие!»… Я окунаюсь в черноту.
Дневной свет. Вернее, полоска дневного света, пробивающаяся сквозь крошечную щёлочку в жалюзи. Открываю один глаз. Серьезная ошибка. Свет бьет по зрительному нерву, посылая в глубины черепа электрические судороги боли. Открываю второй глаз…
Вам! Бух! Трах!
Голова — точно расколота пополам ледяной верхушкой. Во рту — сухо, точно в Сахаре. Глаза опухли, лицо — расплывшееся, сальное. Примерно пару секунд пытаюсь осознать: где, черт подери, произошла авария?
И тут замечаю: лежу голым, рядом с обнаженной Дебби Суарес. Девушка — в коматозном состоянии, громко храпит. Меня окатывает волна всепоглощающего ужаса, знакомого всякому или всякой, кто на следующее утро просыпается рядом не с тем, с кем нужно. Хотя я и стараюсь во всем винить выпивку, поздний час, эмоциональную встряску, вызванную смертью Айвана, минутной страстью и искать любые другие, знакомые всякому, предлоги, факт остается фактом: виноват.
Быстро смотрю на часы. 7:12. Пора уходить. И побыстрей.
В зеркале вижу — с правой стороны шеи красовался мелкий, но заметный засос, а возле горла — несколько ярких царапин. Слава богу, Лиззи еще не вернулась из Лос-Анджелеса, останется на неделю. Ведь без труда можно догадаться, откуда взялись следы на коже…
Одежда лежит у кровати кучей. Подбираю и крадусь в ванную. Костюм выглядит так, словно его скомкали и, за неимением лучших вариантов, использовали вместо баскетбольного мяча.
Быстро одеваюсь, выдавливаю на указательный палец дюйм пасты, натираю десны, стараясь избавиться от отвратительного похмельного вкуса во рту. Затем пробираюсь обратно в спальню. Дебби еще не очнулась, и я успокаиваюсь. Если честно, не представляю, что ей сказать.
Ну, разве что «ой».
Незаметно крадусь к двери спальни, осторожно прикрываю ее за собой. До выхода из квартиры — только десять шагов.
И тут раздается голос:
— Пожалуйста, скажи мне, как пишется «открытие»?
Оборачиваюсь. В квартирном закутке, предназначенном для завтраков, устроился Рауль. Перед мальчиком — открытый учебник, огрызком карандаша ученик делает уроки. Крупный парень для шестилетки. Прижав палец к губам, приближаюсь.
— Какое слово? — переспрашиваю я.
— Открытие! — громко повторяет Рауль.
— Давай не будить бабушку, хорошо?
— Открытие, — шепчет ребенок. — Нужно дописать предложение: «Томас сделал интересное. …»
— О-Т-К-Р-Ы-Т-И-Е.
Каждая буква старательно повторяется и точно выводится в тетрадке. Уточняю:
— И что же открыл Томас?
Рауль вновь смотрит на страницы и зачитывает:
— «Томас отправился в…». А как пишется «поездка»?
— А ты сам как думаешь?
— П-О-Е-З-Д-К-У…
— Молодец, — хвалю мальчика и треплю его по плечу. — Ну, мне пора…