— Ты — мамин друг?
— Ну да, приятель….
— И ты отправляешься в П-О-Е-З-Д-К-У?
— На работу. Передашь маме, что я свяжусь с ней, ладно?
— Меня зовут Рауль. Пишется Эр-А-У-Эль и мягкий знак. А как пишут твое имя?
— Эн-Э-Де.
Ученик робко улыбается:
— До скорого, Нед.
— Пока, Рауль.
Вскакиваю в такси и еду на другой конец города. К дому подъезжаю в 7.48. Быстро в душ, потом наскоро побриться, переодеться, чашку кофе, пригоршню витаминов — и вприпрыжку по городу, чтобы успеть в «Пи-Си Солюшенс» к половине девятого.
Даже страшно вообразить, какую встречу устроит Медуза. Наказание за прогул во вторник — восемнадцать продаж (не говоря уже о том, что и за второй день вычтут из зарплаты). Чтобы не уволили на следующей неделе, придется провернуть к пятнице немало сделок…
Поворачивая ключ в замке, с удивлением замечаю: закрыто только на один оборот. С порога слышу шум воды на кухне. С растущей тревогой замечаю сумочку, оставленную справа, у входа… Лиззи вернулась.
Первое побуждение — убежать, тихо прикрыть дверную створку, броситься вприпрыжку по пожарной лестнице и не показываться жене на глаза, пока не пропадут следы страсти. Но я запаниковал, сделал шаг в сторону, и дверь захлопнулась. Внезапно на кухне воцаряется тишина.
— Нед? — кричит Лиззи из своей комнаты. Направляюсь к выходу, но не успеваю скрыться: передо мной стоит любимая. На ней — деловой костюм, наверняка только что прилетела из Лос-Анджелеса сквозь часовые пояса. Явно озадачена причиной, вынудившей меня стиснуть дверную ручку сразу же после возвращения.
Оборачиваюсь и вижу, как меняется выражение милого лица: сперва — потрясение, затем — злость и наконец — обреченная горечь.
Вижу, что Лиззи заметила царапины и засос на шее, размером с десятицентовик. Самое главное, жена обратила внимание на мое невыразимое чувство вины.
Закрывает глаза, трясется мелкой дрожью. Снова смотрит — и во взгляде абсолютное отчаяние. Чуть слышно выдыхает:
— Ах ты гад.
— Лиззи, не надо…
— Да пошел ты, — бросает жена и быстрым шагом уходит в спальню. Бегу следом, но дверь захлопывается прямо перед носом. Заперто.
Дергаю ручку, барабаню в дверь кулаком, прошу открыть, обещаю всё объяснить… хотя и понимаю: сделанное оправдать невозможно. Ну, разве что полной и абсолютной глупостью.
Примерно через три минуты стука и уговоров обессиленно оседаю на пол. Меня охватывает искренний, неподдельный страх.
Внезапно Лиззи выходит из спальни, я вскакиваю на ноги:
— Дорогая, дай мне еще один шанс и…
И тут замечаю: в каждой руке у нее — по чемодану.
— Милая, — упрашиваю жену, — останься…
Чемоданы брошены к моим ногам.
— Уйду не я, — резко отвечает жена, — а ты.
— Постой-ка…
— Теперь квартиру оплачиваю я, все счета приходят ко мне, так что если брак распадается, то с какой стати мне покидать жилище?!
— Разрыва нет….
— Верно, я неточно выразилась. Между нами всё кончено.
— Любимая, — делаю робкую попытку прикоснуться к плечу. Лиззи отмахивается, словно от насекомого.
— Не смей ко мне прикасаться!
— Ну ладно, хорошо, — стараюсь снизить накал страстей.
— Тогда, быть может, стоит присесть и всё обговорить…
— Обговорить?! ОБГОВОРИТЬ?!! — вопит жена. — Ты трахаешься с другой и хочешь, чтобы я с тобой разговаривала?!
Лиззи пулей вылетает в гостиную. Я — следом.
— Ты не права, ничего же не было…
— Не было?! И ты способен глядеть мне в глаза, когда сам весь в засосах, и нагло врать, будто мне показалось?! Вон из моей жизни!
Я начинаю рыдать:
— Я был пьян, сглупил, после гибели Айвана ходил сам не свой, я не хотел…
— Нед, я не желаю выслушивать вымученные оправдания!
— Ну тогда хотя бы дай мне шанс…
— Это тебе-то?! Когда я услышала про Айвана, то бросила все дела, летела к тебе через всю страну, потому что решила: «Ну хорошо, дам ему последнюю возможность… у нас осталась надежда…» И что вижу? Говнюк-муженек даже не соизволил попросить свою зазнобушку не кусать его в шею!
— Она мне не «зазнобушка»…
— Да плевать мне, кто она такая и чем занимается! Наши отношения кончены.
— Ты не можешь просто так…
— Не могу? Да кто ты такой, чтобы мне запретить?!
— Я ошибся. Допустил чудовищную ошибку…
Обессиленно опускаюсь на диван и обхватываю голову руками. Лиззи, стоя, наблюдает, как я плачу. Рыдания усиливаются, но она даже не шевелится, не добреет, по-прежнему смотрит с равнодушным презрением. Когда успокаиваюсь, произносит:
— И я ошибалась. Когда поверила, будто старое удастся вернуть… — Голос её дрожит, глаза застилают слезы: — Как ты мог? Подлец, как ты…
— Я не хотел…
— Да кому какое дело, чего ты хотел?! Сделанного не переделаешь, Нед. Зная, что брак под угрозой, ты всё равно мне изменил! Такое простить невозможно.
Лиззи отирает глаза обратной стороной ладони. Затем берет чемоданы, подходит к выходу, открывает дверь и выставляет сумки в коридор:
— Убирайся немедленно.
— А если я не уйду?
— Тогда адвокат заставит. В судебном порядке. Хочешь неприятной сцены? Могу устроить.
Положение хуже некуда. Сам всё испортил, как ни спорь, как ни упрашивай — не поможет. Встаю и направляюсь к выходу. Рука — на дверной ручке. Поворачиваю её и пытаюсь в последний раз уговорить жену, но меня обрывают на полуслове:
— Мне плевать.
Уходит в спальню, захлопывает дверь. Тишина. И раздается плач.
Подхожу к закрытой комнате. Мягко начинаю:
— Лиззи…
Неожиданно рыдания обрываются:
— Отвали на хрен, чтоб ты сдох!
В полнейшем потрясении обвожу взглядом квартиру. И, как приказано, — ухожу. Медлю на пороге. Значит, вот так завершается женитьба? Закрыть за собой дверь?.. И конец?
Дверная створка закрывается. С глухим стуком.
В кармане — семь долларов и шестьдесят пять центов. Дождь. Не мелкая морось, а чуть ли не тропический ливень. Под струями воды тащу поклажу к Шестой авеню, десять минут кряду стараюсь поймать такси.
Безрезультатно. Смотрю на часы: 8:18. Даже если отправиться с чемоданами на метро, ни за что не успеть в «Пи-Си Солюшенс» к половине девятого. А потому, разыскав телефонную будку, звоню Медузе. Не успеваю предупредить, что опоздаю, как меня перебивают: