В голове завертелись варианты: а) краденая вещь, б) припрятанный подарок, в) очередная неприятность.
Из глубин усталого мозга выплыло воспоминание о стычке с соседом и коробке. Вот оно что!
Августа так устала, что не нашла сил возмутиться. Это ж надо – засунуть такую вещь под матрас! Безголовый трусишка.
С трепетом взяв сумку в руки, Августа ощутила приятную тяжесть настоящей кожи и уткнулась в нее носом.
Сумка источала запахи другой жизни – комфорта, благополучия, стабильности и еще чего-то трудно поддающегося описанию. Удачливости, нашла определение Ава. С этим у нее была напряженка.
У нее всесезонная сумчонка неопределенного цвета и неопределенного стиля, неудачная помесь чемодана и сумочки-клатч.
Оборвав себя на этой ноте, Августа отнесла подарок в прихожую. Завтра же она вернет это дорогостоящее удовольствие соседу. Не захочет брать – отправит посылкой.
Приняв решение, Ава вернулась в постель и провалилась в сон, как в обморок.
Сначала ее мучили кошмары (туберкулезник Алексей, водворенный назад, в тюремную больничку, и попавший в засаду спецназа дядя Петя), потом бессонница, а потом зазвонил телефон, и это оказался следователь, и он вызывал на опознание. При этом извинился и даже употребил слово «приглашаю», но таким тоном, что становилось ясно: шаг влево, шаг вправо – расстрел.
Пришлось собирать себя по кускам – тело болело, как будто она провела вчерашний день на разгрузке вагонов.
Августа нашла в аптечке аспирин, растворила его в воде, выпила и поползла в ванную.
И с удивлением обнаружила на себе великое множество ссадин, синяков и царапин. Смутно, как в другой жизни, припомнила лестницу на сеновал и свое поспешное десантирование. Скорее всего, именно тогда и ободрала локти и колени.
Что за жизнь пошла? Счастья нет. Покоя тоже нет.
Если счастья нет, покоя нет, то что остается? Остается воля. Вот этого добра у нее хоть отбавляй.
После душа и кофе Августа испытала некоторое облегчение и даже изобразила черты лица. Покончив с макияжем, оценивающе посмотрела в зеркало: если не придираться, то сойдет.
Высвобожденной энергии хватило, однако, только на процедуру опознания – дома, в одиночестве, Августу снова накрыло отчаяние. Щипало и саднило тело, щипало и саднило душу. Слезы стояли в горле, и ничего с этим нельзя было сделать.
Сосед – лукавый зверь, демон ночи – растоптал и выбросил ее, как использованный памперс, как разовый стакан.
Шакал. Как можно быть таким подлым? Подлым и бессердечным?
Получая от процесса какое-то сомнительное, близкое к мазохистскому наслаждение, Августа долго плакала, размазывая по лицу слезы, по-детски икая и всхлипывая.
Как раз за этим мокрым делом ее и застал звонок в дверь.
Наспех ополоснув лицо, Ава выглянула в глазок.
Под дверью ошивался Шутихин. Как только наглости хватило явиться?
– Чего надо? – прогундосила Ава через дверь.
– Поговорить.
– Не о чем нам говорить. Уходи.
– Нам есть о чем поговорить, – настаивал нахальный визитер, – у меня есть важная информация по интересующему тебя делу.
Августа почувствовала себя сбитой с толку: какое дело ее интересует? Ее ничто не интересует. Ничто и никто. И никогда больше не заинтересует.
– Минуту! – крикнула она и побежала одеваться.
Натянув джинсы и джемпер, открыла дверь и чуть не рухнула: перед ней стоял вылитый член преступного синдиката Америки тридцатых годов.
Кепи, льняной пиджак, в вырезе которого открывалась безволосая, впалая грудь. Завершали прикид широкие брюки.
Из горла Августы вырвался смешок, но тут в руках у Шутихина она обнаружила трость… цвета махаон, с набалдашником в виде головы пантеры…
… Григория Ивановича Лидия застала на грядке с редиской.
– Лидушка, – расцвел ветеринар, – как я рад вас видеть. Я квас купил отменный, окрошку делаю на обед. Составите компанию?
– Окрошку? – рассеянно переспросила Лидушка, мысли которой были заняты сыном.
– Да, окрошка. – Ветеринар посмотрел на соседку долгим взглядом. – Что у вас стряслось?
– Матюша собирается уезжать, – выговорила Лидия Родионовна, и жестокая правда предстала перед ней со всей беспощадностью. Губы некрасиво расползлись, сдерживаемые слезы прорвали плотину, она уткнулась в ладони и разрыдалась.
– Ну-ну-ну, Лидушка. – Григорий Иванович приобнял соседку и мягко направил к крыльцу.
– Матюша снова увеется на севера, и я опять останусь одна, – рыдала Лидия, в то время как отставной ветеринар потихоньку буксировал ее в дачный домик, превращенный его стараниями в полноценный коттедж.
Послушная, как пластилин, Лидия дала себя ввести в дом, усадить на зачехленный стул перед круглым, накрытым пыльной льняной скатеркой столом.
Тут Лидия перестала рыдать и огляделась.
В гости к соседу она попала впервые.
При жизни Раисы – супруги Григория Ивановича – Лидия в дом допущена не была, а после смерти сама избегала оказаться наедине с соседом – опасалась себя выдать и погубить росток нежной дружбы, возникшей между ними.
– Лидушка, – прошелестел Григорий, присев перед соседкой, – не плачь. Ты не одна. У тебя есть я.
Лидия Родионовна распахнула мокрые глаза и уставилась на ветеринара: сосед никогда не позволял себе называть ее на «ты», хотя Лидия была моложе лет на десять.
Первое удивление еще не прошло, а сосед, счастливо блестя бассет-хаундскими глазами, взял ее руку в свои, самую малость испачканные зеленью и землицей, и поднес к губам:
– Я давно хотел тебе признаться, а тут все так складывается, что молчать уже нет смысла. Лидушка! Давай жить вместе.
Сенсационное предложение было встречено гробовым молчанием. Вместо радости, на дне глаз Лидии Родионовны отлично просматривалась обида.
– Григорий Иванович, это ты по науке выбор сделал? По этологии?
– Не понял, – удивился ветеринар, – при чем здесь этология?
– Ты же сам говорил: если у мужчины при виде женщины зрачки расширяются, ее нельзя брать в жены. У тебя сейчас зрачки не расширены.
– Зрачки расширяются у молодых, а у меня уже возрастное сужение, – коварно ухмыльнулся Григорий Иванович, – правда, на другие органы оно не распространилось.
Августа моргнула – трость никуда не делась. Размножается простым делением? Мистификация какая-то.
Внезапная ярость подкатила к глазам и буквально ослепила Августу.
– Так это ты?
Витася попятился, натолкнувшись на испепеляющий взгляд.
– Не знаю, о чем ты…