С Лерочкой он больше не встречался. Мама попала с сердечным приступом в больницу, обалдевший Жора остался один на хозяйстве. В тридцать лет он впервые задумался, откуда в холодильнике берутся продукты и каким образом из несимпатичной замороженной кости получается наваристый борщ. Жизнь повернулась к нему тылом, сдобрив для равновесия демонстрацию неприглядной действительности парой очень важных выводов. Первое, до чего додумался Георгий, была очень четкая и жесткая оценка женщин как класса: они оказались непредсказуемы, как весенние сосульки, готовые в любой момент ударить зазевавшегося мужика по темечку, а, следовательно, опасны. Еще не успев использовать приглянувшуюся девушку по назначению, Жорик уже знал, что никакое потенциально возможное удовольствие не стоит той пригоршни нервных клеток, которые безвозвратно погибли в его организме в ходе недавнего боя.
Второе он осознал немного позже: женщины ему нужны, как кастрюле нужен повар, троллейбусу – водитель, а утюгу и стиральной машине – руководящая и направляющая сила. Иными словами, быстро израсходовав запасы чистого, глаженого белья, регулярно раскладываемого мамой по полочкам, доев припасы, рассортированные по холодильнику, и поскользнувшись на остатках разлитых им же щей, которые, высохнув, не испарились, а продолжали блестеть на линолеуме тонкой жирной пленкой, Жорик переосмыслил любимую мамину фразу: «Вот умру я, тогда и посмотришь, каково это – без матери». Мама была чрезвычайно вздорной, крикливой и неуравновешенной особой, однако сына любила, а он уже привык к постоянным скандалам и воспринимал их как комплекс утренней гимнастики, ежедневно передаваемый по радио. Из этого следовало, что с мамой жить удобнее, чем притираться к новой женщине с ее неожиданными запросами, новыми темами для выяснения отношений и плохо прогнозируемыми требованиями. Маму он любил и жалел, поскольку до ухода отца из семьи она была совсем другой.
Развод ударил не только по Ангелине Олеговне, но и по Георгию, которому на тот момент было одиннадцать лет. Отца он не простил и встречаться с ним отказался. Немаловажную роль в формировании его отношения к родителю сыграла артподготовка, проведенная матерью. Она очень эмоционально и красочно рассказала о предательстве мужа, плотно залепив мельчайшие трещины сомнений в юном и неокрепшем мозгу сына своими стенаниями и описаниями удручающих картин нищеты и одиночества грядущих лет. Жора принял это как факт и забился в толстый панцирь подростковых переживаний.
Дикость сцены знакомства прояснилась много позже, когда Жорик уже смирился с тем, что мама никогда не примет в доме постороннюю женщину. Оказывается, Ангелина Олеговна ничего не имела против женщин как таковых. Просто по нелепому стечению обстоятельств Лерочка оказалась дочерью новой жены его отца, о чем Ангелина, неоднократно заявлявшаяся к ним в гости и закатывавшая феерические скандалы, естественно, знала. Явление Валерии на ее личной жилплощади было воспринято как провокация. Хотя сама Лера удивилась не меньше, обнаружив, кого судьба прочит ей в свекрови.
С годами Ангелина Олеговна все активнее пыталась сбыть с рук стареющего отпрыска и вот наконец дошла до самого непривлекательного варианта, со временем ставшего не таким уж и бросовым, – Лиды.
Невеста исподтишка разглядывала подсовываемое ей чудо и едва сдерживалась от приступов нервного смеха: ей было обидно, что даже такой непрезентабельный экземпляр совершенно ею не интересуется. А экземпляр в ужасе ждал, что подхихикивающая девица выстрелит в него какой-нибудь откровенной гадостью, и мать опять устроит скандал.
Встреча закончилась ничем, а когда гости ушли, пообещав в лице Ангелины Олеговны зайти еще, Лида устроила маме разбор полетов, пообещав, что следующего жениха она спустит с лестницы. Жорик так никогда и не узнал, как крупно ему повезло.
Все последующие кавалеры, которых ей подпихивала заботливая Антонина Гавриловна, не внявшая предостережениям, узнавали о себе много несимпатичных подробностей, которые Лидуся с легкостью вытаскивала на всеобщее обозрение. Давя собственные комплексы, она шла по головам и не боялась ранить незадачливых рыцарей. Своя психика дороже. Чем сильнее она переживала, тем обиднее и злее звучали ее остроты и тем горше были ночные слезы.
Маргоша решила отложить устройство Лидиной судьбы, кинув основные силы на собственные планы. Она гнала лошадей, как вошедший в раж буденновец. Поскольку обращение с Колей не требовало от нее особой щепетильности, уже на следующий день Рита зазвала его в кабинет и сообщила:
– Я не могу ждать, Николай! Ты нужен мне. Надо что-то решать.
Старательно озвучив эту домашнюю заготовку, она вспомнила, что забыла оформить выступление соответствующим образом, и томно закатила глаза, став похожей на полудохлую курицу, собирающуюся петь.
– А… это… в смысле? – икнул Коля, боясь поверить своему счастью.
– В прямом. Я женщина.
В подтверждение этого факта Рита демонстративно поправила небольшой аккуратный бюст и похлопала глазами.
– Вижу, – с готовностью выдохнул Коля и почему-то взялся за ремень.
– Нет, я не об этом! – испугалась она, в очередной раз подумав, что связалась с кретином.
– А о чем? – расстроился Николай, словно кот, у которого из-под носа увели миску с сосисками.
– Я хочу нормальных, узаконенных отношений.
Коля продолжал тупо моргать, словно накануне никакого разговора на эту тему не возникало. Рита тоскливо посмотрела на дырокол, представляя, как здорово было бы врезать этому тупице, чтобы привести его мыслительные функции в движение.
– Ты говорил, что готов к разрыву с женой. Говорил?
– Ну, говорил, – осторожно кивнул он, нервно переминаясь с ноги на ногу.
– Рви!
– Что?
Рита злобно выдохнула сквозь зубы:
– У меня такое чувство, Николай, что вы издеваетесь. Допускать мысль, что у вас провалы в памяти или иные мозговые завихрения, мне не хотелось бы, поскольку в таком случае я буду вынуждена признать, что ошиблась в выборе сотрудника.
Разумеется, никаких провалов в памяти у Колясика не было, ему было просто страшно резко сделать этот последний шаг и как можно быстрее вознестись на финансовый олимп. Но он не понимал, почему Маргарита торопится. Объяснение было только одно: она боится, что его уведут или он передумает. Эта самодовольная мысль слегка приободрила Колю, а резкий переход на «вы» придал дополнительных моральных сил. Кавалер, отчаянно шмыгнув носом, махнул рукой.
– Это как понимать, Гагарин? В смысле – поехали? – поморщилась Маргоша.
Жест был отвратительным: получалось, что мужик не жениться на ней соглашается, а прыгнуть с самолета без парашюта. Все-таки она ценила себя достаточно высоко, чтобы мириться с подобным отношением.
– Нет, ты знаешь, я не готова. – Рита картинно потерла белоснежный лоб и печально отвернулась к изображению суперменистого летчика, резиново улыбавшегося с глянцевого рекламного плаката.
«Во бабы, – ошалело подумал Коля. – Как крышка люка: наступил, а она тебя раз – и по балде!»