Лайам никак не мог оправиться от потрясения и в таком состоянии поехал в ресторан на банкет. Саша отправила его вперед с Карен и Марси, а сама собирала остальных гостей. Приглашены были его друзья, постоянные клиенты галереи, которые уже что-то купили и которым она теперь хотела его представить лично. Стол был заказан на двадцать персон, во главе было место Лайама, а Сашино – напротив, на противоположном конце стола. Рядом с Лайамом Саша посадила его друзей. Она чувствовала себя довольно неловко в этой ситуации, но сейчас она делала свою работу, и делала ее хорошо, независимо от ее отношений с Лайамом. Среди приглашенных по его просьбе художников было несколько женщин, Саша с ними уже встречалась. Тогда они числились у Лайама в друзьях. Она не имела представления о том, кто теперь его дама сердца, да ей это и не нужно было знать. Ее соседями за столом были ее знакомые – постоянные покупатели, люди солидные и состоятельные. Остальные гости были людьми совсем молодыми. Лайам был свой среди них – он вернулся в привычный круг. Ему больше не надо приспосабливаться к ней и ненавистным правилам. И даже вести себя можно как хочется, как-никак он – герой дня. Но Лайам сегодня вел себя на удивление достойно – то ли так сам пожелал, то ли Саше хотел угодить. Сегодня был большой день в его жизни, он одержал крупную победу.
За ужином Саша сделала объявление. Один из давних ее клиентов только что принял решение купить две непроданные картины. Выходило, что в первый же день вернисажа были проданы все картины. Саша стоя, под аплодисменты гостей, огласила эту новость и подняла тост за Лайама. А он сидел напротив и смотрел на нее во все глаза.
Потом он произнес довольно нескладный тост за Сашу и за всех, кто заинтересовался его работами, сказал, что не мастер говорить речи и что он благодарит всех, а особенно Сашу, Марси и Карен. Он был неподдельно растроган. Саша смотрела на него с нежностью и гордостью.
Пару раз она одобрительно улыбнулась ему через стол, этим и ограничилась. Она радовалась тому, что выставка прошла с таким успехом. А это и было изначальной целью их союза. Все остальное было вроде неожиданной премии и уж ни в коем случае не мотивом для ведения с ним дальнейших дел. Она добилась того, к чему стремилась – обеспечила Лайаму успех. Собственно, они оба пришли к успеху, объединив усилия. К успеху, увы, лишь в делах.
Ужин продолжался до начала первого ночи, и, как всегда, Саша оставалась до конца, пока не уехал последний гость. Она расплатилась по счету, поблагодарила хозяина и вместе с Лайамом вышла в ледяную декабрьскую ночь. Было морозно, колючий ветер студил лицо, дыхание перехватывало на морозе.
– Не знаю, как тебя и благодарить, – сказал Лайам. Он был на седьмом небе от счастья. К ужину Саша заказала прекрасные вина, но он, похоже, к ним мало притрагивался. Успех пьянил Лайама – она видела это.
– Тебе не нужно меня благодарить, – бесхитростно ответила Саша. – Это моя работа – знакомить мир с подающими надежды художниками. – После сегодняшнего вечера Лайам не просто «подавал надежды» – многие из его надежд неожиданно сбылись. – К тому же, как ты знаешь, галерее идет приличный процент. Так что я благодарна тебе не меньше.
– Спасибо, что верила в меня и дала мне шанс. Вот ребята удивятся… – мечтательно заулыбался он и снова посмотрел на Сашу. В сапогах на низком каблуке она казалась такой маленькой. – Можно пригласить тебя выпить? – Первым порывом Саши было отказаться, но, удивляясь себе самой, она согласилась. Что, если это ее последний шанс?
Они решили поехать в бар отеля «Карлайл», а по дороге делились впечатлениями о состоявшемся вернисаже. Лайам жаждал услышать все подробности, все мнения и замечания. Саша пересказала ему все, что знала и слышала, он жадно впитывал.
В «Карлайле» он заказал бренди, а она взяла себе чашку чая. Вина она уже достаточно выпила за ужином и не хотела терять самообладание. Они впервые сидели рядом после окончания их бурного романа. Саше еще предстояло выработать новую модель поведения и общения с Лайамом. Трудно было держаться в рамках строго деловых отношений.
После обмена ни к чему не обязывающими фразами Саша вдруг неожиданно для себя самой рассказала о вчерашнем разговоре с дочерью.
– Даже не знаю, зачем я тебе это рассказываю, – проговорила она со смущенным видом. – Наверное, хотела, чтобы ты знал, что я все-таки за тебя заступилась. Теперь это уже не имеет ни малейшего значения. А ты оказался прав – стоило мне проявить материнскую строгость, как Татьяна мигом сдала позиции. Тогда, летом, я была не в состоянии говорить с ней на эту тему, объясняться с ней, просить прощения… А собственно, за что?! Если бы не эта сцена в Саутгемптоне, можно было рассчитывать на другой разговор. Но что теперь говорить! Прошло время, мы обе овладели собой. Надеюсь, она поняла, что ее мать не похотливая самка, а ты вполне заслуживаешь доверия и любви. Словом, я отстояла свою честь, да и твою тоже. Моя дочь признала, что она была не права.
– Саша, – мягко сказал Лайам, – я все понимаю. Мы были в сложном положении. В жизни все так запутывается. И прошлое, и настоящее, и будущее; нас держит наше прошлое, мы недовольны настоящим, торопимся в будущее. Ты была права, когда называла меня сумасбродным мальчишкой. Я хотел немедленно быть отмщенным, злился на Татьяну, на тебя… Видел происходящее только со своей колокольни. Мне было проще. Татьяна – твоя дочь, родной тебе человек, и тебе нельзя ее потерять. Я, к сожалению, поздно это осознал.
– Спасибо, что не держишь зла, – с улыбкой ответила Саша, – знаю, тебе нелегко пришлось. Мне тоже. Но ты прав, Татьяна – моя дочь. При этом она уже вполне взрослый человек, а в той ситуации повела себя как обиженный ребенок. Наверное, с каждым из нас такое случается.
– А у меня так это даже пунктик, – горько усмехнулся Лайам. – очень преуспел в инфантильном поведении.
– Какое самобичевание! С чего это вдруг? – спросила Саша, глядя на него с нежностью. Она смотрела на Лайама, и сердце щемило от любви и боли. Он был таким родным, таким близким и… таким далеким и недоступным!
– Старею, надо полагать. Скоро сорок один стукнет.
– Только не надо этих слезных признаний! А мне что тогда делать – ведь в мае мне будет пятьдесят. Черт, когда я только успела состариться? – «И поглупеть», – хотела она добавить.
– Не прибедняйся, Саша. Ты все такая же красивая и элегантная. Не понимаю, с чего все с ума сходят из-за своих лет? Я, впрочем, тоже. Все молодого из себя корчу, а какой из меня юноша? Как ни грустно сознавать, но придется соответствовать возрасту. Не понимаю, почему мы считаем юность таким сладостным периодом в жизни? Моя юность была отвратительной. Так я ее тогда воспринимал. Сейчас же я просто наслаждаюсь жизнью. Жизнь прекрасна!
– Жаль, что не могу сказать того же о себе. – Саша откинулась к спинке дивана и смотрела на него. Как странно! Из любовников они превратились в деловых партнеров, а может, станут друзьями. С Лайамом она могла говорить свободнее и откровеннее, чем с кем бы то ни было. За исключением разве что сына. Но Ксавье – ее сын. Были вещи, в которых она ни за что не призналась бы Ксавье, зато свободно могла сказать об этом Лайаму. Все эти долгие месяцы ей так не хватало человека, с которым бы она могла быть откровенной.