Сначала вернулся слух. Кто-то тихонько бубнил непонятные фразы, затем потянуло чем-то кислым, затхлым и довольно неприятным. Наконец раскрылись глаза. Вместо привычной лепнины взор наткнулся на гладкий беленый потолок.
Я попробовала сесть. Ужасно, просто катастрофически болела голова, во рту пересохло… Принять вертикальное положение никак не удавалось. Я извивалась на спине, словно новорожденный щенок, не понимая, почему тело отказывается повиноваться. Ответ пришел через пару секунд – руки скованы наручниками, причем, очевидно, уже давно, потому что запястья чуть опухли и сильно болели. У меня очень тонкая кожа, хрупкие сосуды, и любое надавливание моментально вызывает жуткие синяки.
Кое-как сгруппировавшись, села рывком на железной кровати и прислонилась к никелированной спинке.
Где я? Как сюда попала? В больные мозги медленно, медленно начали возвращаться воспоминания. Вот Макс впихивает довольно грубо в машину, вот шипит в «Макдоналдсе» злым тоном, вот встряхивает волосами. Боже, это был не он! Но кто? Антон Медведев? Хорошо помню, как все рассказывали о прозрачно-голубых глазах сына циркачки, а у Макса редкое сочетание: при белокурых волосах карие, почти черные очи. Хорошо, предположим, надел линзы. Но голос, отлично знакомый тембр Полянского – он слегка картавит, плохо выговаривает отдельные звуки, частенько проглатывает окончания слов…
Конечно, я довольно близорука, а очки из кокетства не ношу, предположим, в «Макдоналдсе» ко мне подошел человек невероятно, фантастически похожий на бывшего муженька. Я не разглядела подмены. Но голос! Вот тут извините! Как у всех преподавателей иностранного языка, мое ухо натренировано на то, чтобы отлавливать малейшие ошибки в произношении. И в отличие от глаз, со слухом в моем организме полный порядок. Разговаривал Макс в несвойственной ему манере, но своим голосом. Правда, Полянский ни за что не стал бы употреблять такие слова, как «шевелись», «валяй»… Хотя кто знает, как он изменился за этот месяц. И уж совсем не похоже на бывшего супружника дать пинка под зад женщине, пусть даже бывшей жене… Значит, все-таки не Макс, его двойник с такой же внешностью и идентичным голосом. А откуда он знает про Ивана Михайловича? Понятно, это Макс! Или не Макс? Да я же сама упомянула в «Макдоналдсе» про Круглого. Во всяком случае, третьего не дано – или Полянский, или его брат-близнец!
Ладно, оставим бесплодные размышления. Кем бы ни был данный субъект, он заковал меня в наручники и привез сюда. За что? Или зачем?
Я принялась обозревать пейзаж. Узкая темноватая комната по форме напоминала пенал. В длину – метров семь-восемь, в ширину – около двух. Во всяком случае, кровать занимала все пространство от стены до стены. На противоположной стороне – маленькое окошечко. Возле него примостилась еще одна кровать, аккуратно застеленная, с двумя цветастыми подушками. Тут и там вбиты гигантские ржавые гвозди. На них висят телогрейка, синий сатиновый халат, какие-то безразмерные тренировочные брюки. Под потолком на проводе болтается ничем не прикрытая электрическая лампочка. В углу кучка рванины, похоже на тряпки или на старое одеяло. Комната оклеена миленькими дешевыми обоями цвета детской невоздержанности. Кое-где бумага оборвалась, и видны бревенчатые стены.
Это не городская квартира, а деревянный дом. И я наконец поняла, чем так противно пахнет – сыростью.
По крыше со всей силой барабанил дождь. Ладно, посмотрим, кто в теремочке живет, и я заорала изо всех сил:
– Ау, люди!
Маленькая, совсем незаметная, обклеенная теми же уродливыми обоями дверь тихо приотворилась, шум дождя усилился.
– Эй, – вопила я, – есть кто живой?
– Чего орешь? – прошелестел абсолютно бесполый голос, – спи себе.
– В туалет хочу.
В комнату со стуком упало грязное цинковое ведро.
– Это что? – оторопела я.
– Ватерклозет, – хихикнул голос, – поставь в угол и сри, сколько душа пожелает.
– У меня руки в наручниках, брюки не снять, – заныла я, надеясь, что таинственное существо войдет в комнату.
– Значит, не снимай, – коротко отреагировал собеседник, и дверка захлопнулась.
Я поглядела с сомнением на «унитаз». Потерплю еще немного.
– Ау, – закричала вновь, – есть хочу, пить дайте!
Но никто не отзывался. Глаза сами собой начали слипаться, голова резко потяжелела, и я провалилась в сон без сновидений.
Проснулась от шума. За стеной что-то с грохотом упало. В маленькое окошко било яркое солнце. Я сползла с кровати и подковыляла к источнику света. Рама забита гвоздями, а за грязным, пыльным стеклом насколько хватает глаз тянется картофельное поле. Дождь перестал, и зеленая блестящая ботва радовалась отличной погоде. Окошечко узенькое, но я худая, если выдавить аккуратно стекло, предположим ночью, сумею, наверное, вылезти и…
– Даже не думай, – раздался за спиной «серый» голос, – во дворе постоянно бегают три собаки, голодные, как звери, сразу загрызут. И станет земля тебе могилой…
Я обернулась. На пороге стояла худенькая старушонка, замотанная в грязный, вытершийся платок. Лица почти не видно, только аккуратный нос высовывается из-под тряпки. Одета бабуля была в засаленный байковый халат, на ногах плотные чулки, шерстяные носки и почему-то калоши. В руках вошедшая держала оббитую эмалированную миску.
– Давай, – сказала она, – кушать подано, идите жрать, пожалуйста.
Миска с треском встала на деревянный стул у кровати.
Завоняло гнилой капустой.
– Что это?
– Щи, – лаконично сообщила бабка и испарилась. Я подошла к «тарелке» и заглянула внутрь. В мутноватой воде плавали большие неаппетитные куски капусты, похожие на тряпки. Наверное, есть такое невозможно.
Интересная старуха! Одета словно чучело, живет в сарае, а ведь не деревенская. Во-первых, вчера сказала «ватерклозет». Ну откуда полуграмотной бабе знать такое слово? Фразочка «И станет земля тебе могилой» – просто цитата из пьесы. И потом последнее заявление – «кушать подано, идите жрать, пожалуйста». Из какого кинофильма слова?
– Бабушка, – закричала я, – бабуля!
– Ну? – раздалось из-за двери.
– Будь человеком, своди в туалет, не могу в ведро.
– Тогда терпи.
– Ах так, – обозлилась я, – ну погоди, сейчас все твои подушки зубами изорву, обои ногтями посдираю, стекла ногами выбью. Не боюсь твоих собак, запросто удеру.