– Но неужели вас эта ситуация не унижает? А, Лариса?
– Не-а. Нисколько не унижает. Наверное, потому, что я Лёвочку очень люблю. И очень жалею.
– А чего больше? Любите или жалеете?
– Не знаю… Тсс… Вы слышите? – испуганно прошептала Лариса, подняв вверх коротенький пальчик и навострив ушки в сторону прихожей. – Слышите? Вроде плачет кто-то…
– Плачет? – удивленно повертела Маша головой. – Где плачет?
– Да там, на лестничной клетке! Неужели не слышите? Как есть вроде Надюшкин голос… Точно, Надюшка! Наверное, случилось что-нибудь, господи!
Она заковыляла утицей в прихожую, и Маша засеменила вслед за ней, невольно подстраиваясь к неуклюжим «беременным» телодвижениям. До двери они дойти не успели – она сама распахнулась, явив им отчаянно орущую Надю и растерянного вдрызг Лёвушку.
– Ларис, прости, но мы немножко это… подрались… – пролепетал он виновато и так ясно и преданно глянул своей маленькой подруге в лицо, что Маша чуть не хихикнула от умиления, однако быстро проглотила смешок вовнутрь, посчитав его для парочки обидным.
– С кем подрались? Зачем подрались? Хватить реветь, Надежда! – неожиданно высоким, но очень строгим голосом воспитательницы начала разборки со своим семейством Лариса.
– Ма-ма-а-а… у Катьки… у Катьки новая Барби… Она та самая Барби, та самая… – не в силах побороть сотрясающей весь маленький организм слезной икоты, с трудом выговорила девчонка, поднимая на мать красное зареванное личико.
– Ну, Барби… И что из этого? Ты что, из-за куклы с Катей подралась?
– Да-а-а! А чего она! Я вперед эту Барби хотела! Я говорила тебе – купи мне Барби!
– Надь, ну ты что… Ну как тебе не стыдно, Надь! Я ж говорила, я объясняла тебе…
Голос Ларисы от воспитывающего менторского вмиг скатился до тихого и даже немного заискивающего, и к тому же она так испуганно-виновато дернула головой и втянула ее в плечи, что Маше стало до ужаса неловко, будто она присутствует при избиении невинного младенца. Надежда же, по всей видимости, в отношении матери ничего такого не чувствовала и вовсю продолжала выкрикивать сквозь рев свои обвинения:
– Ага! Объясняла! А почему у Катькиной мамы деньги на Барби есть, а у тебя никогда нету? Я же тоже… Я тоже хочу-у-у…
– Да что же это такое, Надь? Ты прекратишь или нет? – снова взвился Ларисин голос в прежние строгие воспитывающие высоты. – Тебя что, шлепнуть надо, чтобы ты прекратила истерику?
– Не-е-ет! – замахнулась на мать рукой девчонка. – Не надо меня шлепать! Сама себя шлепай, раз у тебя денег нет!
– А ну, пошли…
Лариса вдруг довольно сурово схватила дочь за руку и с силой потащила в комнату, на ходу сердито и сквозь зубы что-то выговаривая. Но виноватый взгляд с улыбкой в сторону Маши все-таки успела метнуть. Хотя та и без этого взгляда стояла обескураженная. И Лёва с ней рядом застыл соляным столбом. Вернее, весенним стогом сена.
– Лёв… Так ты что, и деньги… Ты свою зарплату… Выходит, ты тут на Ларисины деньги пасешься, что ли? А всю зарплату – маме?
– Машк, ну я же просил – не дави на больную мозоль!
– Ни фига себе мозоль! Совсем рехнулся, что ли? Да как тебе не стыдно?!
– А как, как мне быть, сама подумай! Ты же знаешь маму! Она же эту проклятую зарплату тоже ждет! Она ее, между прочим, заранее планирует, уже все покупки на год вперед расписала! Недавно вот себе шубу купила, например… Первую, между прочим… Она же во всем себе отказывала, когда я учился! Ну что я могу, Машка? Как я могу? У нее же такие планы…
– Ну ты даешь!
Маша выдохнула из себя воздух возмущения, покрутила головой из стороны в сторону. Слов у нее не было. Да и возмущение, если к нему прислушаться, было ненастоящим каким-то, тухловатым на вкус. И Лёву было ужасно жалко. Оставалось только развести руки и констатировать факт Лёвиной трусливой безалаберности расхожим выражением:
– Ну, знаешь… Это уже ни в какие ворота вообще-то… Сам должен понимать! Надо же что-то с этим срочно делать, Лёва!
– Да без тебя знаю, что надо! Я вообще-то к разговору с мамой готовлюсь, но пока еще подходящего случая не представилось.
– А если его вообще не представится, этого случая? Так и будешь чужим хлебушком обедать?
Лева обиженно встрепенулся, но ответить ей ничего не успел – в дверях комнаты показались Лариса с дочерью. Надя уже не плакала, лишь изредка и коротко всхлипывала, смахивая последние слезы со щек крепко сжатыми кулачками. Маша, не отдавая себе отчета и действуя наверняка с точки зрения педагогической неправильно, вдруг шагнула к девчонке, присела перед ней на корточки, заглянула в заплаканное личико.
– Надь… Не плачь, пожалуйста. Давай я тебе сама Барби куплю? Хочешь? Ты мне только скажи, какая тебе больше нравится. Их много сейчас всяких…
– Я хочу большую невесту в розовом платье, которая с белыми волосиками! И с белой шубкой! Я видела, такую в магазине на углу продают! – неожиданно быстро затараторила Надя, недоверчиво глядя Маше в глаза. – Только Катька говорит, она дорого стоит, целую тысячу рублей. У тебя, наверное, тысячи рублей и нету…
– Надя! Ну как тебе не стыдно? Прекрати сейчас же! – жалобно возопила Лариса, нависая своим пузом над Машей. – Ну что ты меня позоришь, ей-богу… Мы же только что договорились…
– Пойдем, я тебе дам тысячу рублей. У меня есть, – поднимаясь с корточек и разыскивая глазами сумку, проговорила Маша. – Это будет мой подарок на день рождения. Ведь у тебя будет когда-нибудь день рождения?
– Да, у меня будет день рождения… – еще не веря в свою удачу, тихо прошептала Надя. – А можно я прямо сейчас туда пойду?
– Нет. Сейчас ты обедать будешь. А потом пойдешь с мамой и купишь. На, возьми свою тысячу.
– Машенька, ну что ты делаешь… Ты нас прямо в неловкое положение ставишь, честное слово… – тихо вздохнула за ее спиной Лариса. – Я бы и сама ей купила, немного попозже. И вообще, баловство все это, у нее полно игрушек…
– Да ладно! Не бери в голову, Ларис. И… прости меня.
– Да за что?
– За неловкое положение. За грубое вмешательство. Но в конце концов, могу я ребенку взять и подарок сделать? Что тут такого особенного? И вообще, я и сама могла догадаться, что в гости с пустыми руками не ходят!
– Спасибо… Спасибо тебе, Машенька. Ой, а у меня там остыло уже все, наверное! Давайте обедать! Лёва, Надя, идите мойте руки!
На Лёву во время своего неправильного, но благородного порыва Маша старалась не смотреть. Но краем глаза видела, как он тяжело переживает происходящее. Как трепетно дрожит ноздрями и до боли прикусывает губу. И ощущала при этом нечто вроде злорадства – смотри, мол, на результаты своего бесхребетного поведения. Хотя с уверенностью не смогла бы назвать свое ощущение злой радостью. Скорее, это была злая жалость, не более.