Джонсон классно исполнял роль верного и любящего мужа. Он брал ее за руку, обнимал за талию. Всегда помогал убирать со стола, а по вечерам в выходные они оставляли меня дома и вдвоем отправлялись куда-нибудь поужинать. Вернувшись, запирались в спальне и не выходили до утра. Масами ни сном ни духом не ведала о наших отношениях с Джонсоном. До того самого случая.
Мы занимались любовью с утра пораньше. У Масами было пониженное давление, и утром она никак не могла подняться. Поэтому готовить завтрак было делом Джонсона.
Он тихонько забирался ко мне в постель, когда я еще спала. Мне нравилось, как он ласкал мое еще не проснувшееся тело. Сначала пробуждались пальцы, потом кончики волос; медленно-медленно тепло разливалось по всему телу, оно начинало пылать, почти доходя до исступления, и я не могла успокоиться, пока жар не достигал самых дальних нервных окончаний.
Сделав свое дело, Джонсон говорил, поглаживая мои волосы:
— Юрико, я не хочу, чтобы ты вырастала.
— Ты перестанешь меня любить, если вырасту?
— Не знаю. Просто лучше мне ничего не надо.
Но я выросла. И хотя в школе Q. сантиметров уже не прибавляла, грудь моя округлилась, очертились талия и бедра. На глазах я превратилась из девочки-подростка в молодую женщину. Лишившись детскости, которую так любил Джонсон, я боялась ему разонравиться. Но вышло наоборот. Джонсон стал приходить ко мне, едва дождавшись ночи. Он буквально сгорал от желания. Масами — жертва диеты — со своей худосочной фигурой, как бы ни наряжалась, не могла его удовлетворить.
Мое совершенное тело притягивало к себе мужиков, причем не только папиков, но и парней. По дороге в школу ко мне обязательно кто-нибудь приставал. Я не отвергала никого. И никогда не показывала, что творится в моей душе.
Летние каникулы кончились, начался новый учебный год. Меня определили в девятый класс, в Восточную группу. Классным нам назначили моего знакомого — преподавателя биологии Кидзиму, который, как мне показалось, тоже воспылал ко мне страстью. Я сделала вид, что ничего не вижу, и рассеянно поздоровалась с ним. Лицо мое было настолько безупречно в своей красоте, что в нем не отражалось никаких движений души. Пожирая меня глазами, Кидзима, одетый в отглаженную и накрахмаленную белую рубашку, проговорил:
— Надеюсь, ты быстро привыкнешь к нашим порядкам и школа тебе понравится. Если что, сразу обращайся ко мне.
Я посмотрела ему прямо в глаза, сверкнувшие за стеклами очков в металлической оправе. Кидзима отвел взгляд, будто чего-то испугался, и поинтересовался:
— Я слышал, твоя старшая сестра тоже у нас учится. Да?
Я кивнула, назвала ее имя и подумала, что Кидзима, пожалуй, рванет сейчас в старшие классы, поглядеть на сестру. Можно представить, какая кислая физиономия у него будет, когда он увидит, что она совсем на меня не похожа. А то еще подозревать что-то начнет, искать во мне недостатки. Узнав, что мы сестры, люди всегда смотрят на нас с любопытством. Настолько мы с ней разные.
В то утро, как только кончился классный час, меня со всех сторон окружили мальчишки и девчонки (в системе Q. раздельное обучение — только в школе высшей ступени) и стали разглядывать самым бессовестным образом. Воспитание подкачало, но они от этого не страдали.
— Эй, красотка! Как ты такая получилась? — обратился ко мне какой-то серьезный с виду парень.
— Кожа — как у фарфоровой куклы! — Одна девчонка погладила меня ладонью по щеке. — Цвет точно как у мейсенского фарфора.
Она приложила свою руку к моей. Ее подружка потрогала меня за волосы. Третья завизжала от восторга и полезла обниматься. Сгрудившиеся у стены мальчишки кидали на меня пылкие взгляды. Детский сад, честное слово.
Я решила изображать в школе невинную девочку. Надо и дальше прикидываться ребенком, хотя в день собеседования я почувствовала себя старухой. И это в пятнадцать лет! Чрезмерным любопытством и бесцеремонностью — чертами, которые даются хорошим воспитанием, — я не отличалась. Поэтому решила, что лучше помалкивать. Отвела глаза и тяжело вздохнула: разве может здесь кто-нибудь меня понять?
Подняв взгляд, я встретилась глазами с коротко стриженным парнем, сидевшим рядом. Он осуждающе смотрел на меня из-под изогнутых и нахмуренных по-стариковски бровей. Его тоже звали Кидзима. Сын классного.
Молодой Кидзима не возбудился от меня, первый из всех мужиков. Я это сразу поняла. И второй, кто меня возненавидел. После сестры, конечно. Перед такими я чувствовала всю бессмысленность своего существования. Дело в том, что я жила лишь благодаря людям, которые хотели, домогались меня. Наконец мне удалось отделаться от липучего взгляда Кидзимы. Меня так и подмывало сказать ему: «Это твой отец меня хочет. Он принял меня в эту школу. Так что весь спрос с него». В тот день стало ясно, к чему все придет. Прежде моя независимость редко задевала других людей.
Так вышло, что наш класс занимался в том же помещении, где я проходила собеседование. С аквариумом возле доски и обитавшей в нем черепахой. Той самой, что съела улитку. Теперь она опять как ни в чем не бывало неуклюже ползала по аквариуму, отыскивая, кого бы еще сожрать.
Наступила большая перемена. Все разбрелись кто куда, и я, оставшись в классе одна, принялась за бэнто, которое положила мне Масами. Еды она не пожалела — все съесть было просто невозможно. Я огляделась, ломая голову, куда бы выбросить остатки, и услышала голос за спиной:
— Вот это да! Тут на несколько человек хватит!
Девчонка с мелкими, выкрашенными в каштановый кудряшками уставилась на мою коробку с обедом. Вынула из нее симпатичный кусочек заливного с креветкой и маслиной и только поднесла ко рту, как кусок развалился в ее пальцах и шлепнулся на стол, растекшись жалкой лужицей в лучах сентябрьского солнца. Девчонка быстро схватила маслину и сунула в рот.
— Пересоленная, — констатировала она.
Я заметила, что у корней ее крашеные каштановые волосы были черными, как у всех японок. Обыкновенная японка. Как моя сестра. Мне вдруг почему-то вспомнилась Урсула. У нее были такие же симпатичные завитки. Интересно, как она справляется с водопроводным краном?
— Доедай, если хочешь.
— Не-а. Невкусно.
Я опустила голову, пряча улыбку. Представляю, как бы взбеленилась Масами, услышав такое.
У девчонки было мудреное имя — Мокуми, но все звали ее просто Мок. Ее отец занимался производством соевого соуса, был президентом известной фирмы. Поэтому церемониями она себя не утруждала, смотрела на других свысока.
— У тебя что, отец белый?
— Белый.
— Полукровки красивые получаются. Надо будет и мне родить от иностранца, — на полном серьезе заявила Мок. — Хотя сестра у тебя, прямо скажем, совсем не красавица. У нас все ходили на нее смотреть. Она что — в самом деле твоя сестра?
— Да.
Мок, не спрашивая моего согласия, захлопнула крышку бэнто.