– А эти… кто вчера напал на… они кто? Тоже маги?
Л ем тяжело вздохнул:
– Какое там! Жалкие последователи! Любой мало-мальски сильный маг заклеймен, находится под непрерывным контролем и наблюдением. Поэтому мы так встревожились, когда узнали, что ты жива и к тебе приставлен Ловец… Агата, мы никому бы не пожелали такой судьбы! Агата! – Его холодные пальцы коснулись ее сжатых рук. – Дочь Марины и Петра Стебловых должна быть с нами! Понимаешь, что это значит?
Это значит…
Это значит – ее не отпустят.
Агата еще сильнее стиснула руки.
– Я понимаю только, что сейчас должна быть с бабушкой. Она больна. Она – единственная, кто у меня есть.
Лем вглядывался в нее. У него были бледно-голубые глаза с красными прожилками. По лицу его опять скользнуло непонятное выражение – сомнение? Неуверенность? Он откинулся назад и шумно вздохнул.
– Нет, Агата. Ты не права. Есть кое-кто еще.
* * *
У стола в пыльном кабинете – библиотеке? – сидел крупный мужчина. Он не обернулся на их шаги, бережно и неторопливо переворачивая хрупкую желтую страницу огромной книги.
– Добрый день, – ласково сказал Лем. Он крепко держал Агату за плечо, словно боялся, что она убежит. Агата пробормотала «здравствуйте», косясь на застекленные полки забитых книжных шкафов. Да это же целая сокровищница! Ей бы сюда, хоть на недельку!
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивал Лем. Человек с книгой отозвался не сразу. Голос у него был негромкий и глуховатый.
– Неплохо, неплохо…
– Я тут тебе кое-кого привел.
– Не хочу, Влад…
– Ты просто взгляни, взгляни, и все, – приговаривал Лем, подталкивая Агату к окну – и к человеку. – Если скажешь, мы сразу уйдем.
Агата подошла сбоку к столу, и Лем наконец оставил ее в покое. Пожилой мужчина рассматривал страницу. Там и букв-то никаких не было – то ли мелкий узор, то ли какой-то запутанный рисунок. Мужчина наклонил голову, любуясь им. У него был крупный нос, крупный… какой-то рыхлый рот, обвислые нижние веки и тяжелые верхние. Волосы русые, на макушке поблескивала седина. Он не обращал на нее никакого внимания. Томясь, Агата посмотрела на Лема – тот о чем-то сигнализировал ей глазами и бровями. Что она должна сделать? Поздороваться заново? Треснуть мужчину по склоненной макушке, чтобы он наконец посмотрел на нее?
Тут мужчина, не поворачивая головы, взглянул поверх старинных массивных очков с толстыми стеклами – искоса, украдкой, словно бы с опаской. Быстро выпрямился и, не спуская глаз с Агаты, сказал плачуще:
– Кого ты мне привел, Влад? Зачем ты ее привел? Зачем?
У него были серые глаза с быстро расширяющимися-сужающимися зрачками, как будто он все никак не мог сфокусировать их на Агате и смотрел то ближе, то за ее спину, пытаясь разглядеть кого-то еще. Агата невольно отступила. Что-то успокаивающе забормотал склонившийся к нему Лем, а Агата все смотрела и смотрела в подвижные глаза испуганного мужчины.
И тут вопреки всему она его узнала.
Горячая волна окатила ее с головы до ног, следом нахлынула холодная и тоже откатилась, оставив ее неподвижной, растерянной, с больно колотящимся сердцем.
Агата сказала:
– Здравствуй, папа.
* * *
– Не расстраивайся, Агата, – неловко приговаривал Лем. – Он вовсе не хотел ничего такого говорить…
– Да? – огрызнулась она. – А почему же сказал?
Отвернувшись, смотрела в окно летящего над рекой поезда. Солнце сверкало в воде и в небе.
– Агата, – помолчав, начал Лем. – Я должен тебе кое-что рассказать. Твой папа… Он не… не совсем в себе. Он болен.
Агата покосилась. Вдруг вспомнила, что так же косился на нее отец. Вся передернулась и повернулась к Лему.
– Чем он болен?
Лем быстро огляделся. Наклонился поближе к перилам. К Агате.
– Когда я говорил про гибель… магов, я говорил не только о смерти. Тех, кого взяли живыми, судили, потом казнили… нет, не физически, хотя была предложена и такая мера наказания… Их лишали магии.
– Слухачи? – спросила Агата. Пальцы Лема сжались на поручне.
– Да, – почти прошептал он. – Ты знаешь… ты представляешь, что это такое?
– Немного, – буркнула Агата, вновь отворачиваясь. Дыхание Лема касалось ее виска.
– Мы думали, он умрет. Некоторые покончили с собой, и мы тщательно следили, чтобы это не произошло с Петром. Он выжил. Но уже никогда не станет…Ты не знала его, Агата. Это был энергичный, сильный, бесстрашный человек. И что с ним стало? Для него прошлое – как старый-старый полузабытый фильм. А живет он в черно-белом настоящем. Его интересует только вкусная еда да картинки-головоломки… Это Петра-то Стеблова! Что они с ним сделали! Что сделали!
– А вы… почему вы…
Лем развел руками и снова ухватился за поручень. Сказал с горечью:
– Я не представлял для них особой опасности. Кто я? Не мастер, так, подмастерье. Мне просто запретили практиковать магию, преподавать магию и вообще иметь дело с магическими предметами или людьми, обладающими магическими способностями… Это сейчас контроль слегка ослаб – кого интересует замшелый человечишка, давно похоронивший свои способности? И мы потихоньку начали действовать…
– Действовать – как?
– Разыскивать спрятавшихся, потерявшихся… особенно ценна группа, с которой работала Марина, испытатели… Мы пытаемся восстановить идеи, этапы опытов…
– А разве ничего не сохранилось?
– Может, только у НИХ… От Института тогда мало что осталось. Новый построен уже после войны.
– Зачем? – помолчав, спросила Агата.
– Что – зачем?
– Зачем вы пытаетесь восстановить исследования? Вы же видели, к чему это привело!
Лем поразился.
– Агата, на нас ведь навесили всех собак – мы и военные преступники, и бездарные авантюристы, и беспринципные ученые! Разве ты не хочешь вернуть добрую память своей матери?
До сегодняшнего дня она и не подозревала, что ее мама в этом нуждается…
– И ведь ничего не изменилось – до сих пор в природе существуют только урожденные маги. Ты просто представить не можешь, как обделены обычные люди! Как они бедны – духовно и физически. Они не представляют, как многоцветен, сложен, удивителен мир… – Лем даже задохнулся от волнения. Сейчас, с горящими глазами, со слабым румянцем на лице, он был симпатичным и увлеченным. – Мне жаль их!
Почему она не может представить? Еще как может!
– Жаль, – повторила она. – А вам не жаль тех, кто погиб в этой войне? Как ни крути, а ведь все началось из-за вас!
Лем словно потух. Сгорбился, наваливаясь на поручень грудью.