— Алек, — снова прошептала она, наклонилась и поцеловала его. Он гладил ее груди, мял живот, пальцы скользили все ниже, пока не отыскали ее, и тогда… он даже не мог представить, что такое бывает. Лицо… ее лицо в момент наивысшего наслаждения, заливающего огненным потоком, выгнутая спина, разметавшиеся в беспорядке волосы, задорно торчащая грудь…
И тут он врезался в нее еще глубже, резкими, быстрыми, мощными толчками, изливая свое семя, раскачиваясь от мощи собственного экстаза.
Это и вправду слишком… такое вынести невозможно.
Джинни смотрела на него, замечая больше, чем просто мужское совершенство. Она видела красоту его души, его сущности, и это трогало ее, как ничто на свете.
— Я люблю тебя, — неожиданно вырвалось у нее, и Джинни тут же поняла, поняла твердо и непреложно, с такой же уверенностью, как знала, что завтра на горизонте взойдет солнце: для нее нет в мире никого важнее и дороже этого человека.
Алек улыбнулся:
— Правда?
Она кивнула, нерешительно, осторожно, потому что он не помнил ее, не представлял, каким огромным шагом это было для Джинни… Но нет, она не хотела, чтобы Алек сомневался.
— А ты любила меня раньше?
— Не знаю. Слишком мало времени прошло.
— Покажи мне, — шепнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.
Позже, когда Джинни задремала, Алек лежал без сна, думая о том, что в действительности существуют два барона Шерарда — прежний и теперешний. И конечно, разные, он чувствовал это всей душой. Почему Джинни не любила его раньше? Может, он плохо с ней обращался, обижал и оскорблял? Настойчивые, неотвязные неприятные мысли вновь вызвали головную боль, и Алек попытался забыть обо всем, не думать…
Все бесполезно. Он ненавидел их, ненавидел больше любого кошмара, но поделать ничего не мог. Собственная беспомощность ошеломляла, наполняла горечью, болью…
Алек услыхал тихий сонный стон Джинни и поцеловал ее. Какая милая, хорошая и добрая, эта его незнакомая жена.
Но почему он не может вспомнить?
Они провели на борту «Найт Дансера» уже четыре дня, когда Джинни совершенно точно уверилась в своей беременности. Она стояла на коленях, нагнувшись над ночным горшком, напрягаясь, сотрясаемая рвотными спазмами.
— Господи, Джинни, что случилось? Морская болезнь? У тебя?
Джинни отвернулась, не желая, чтобы он видел ее такой.
— Уходи!
— Не будь дурочкой. Позволь помочь тебе.
— Уходи, Алек. Пожалуйста.
Но он не ушел. Наоборот, намочил полотенце и решительно направился к ней. Джинни почувствовала благословенный холод на лице и плечах, и это оказалось невероятным облегчением.
— Как ты?
— Больше ничего не осталось… — прошептала она, желая лишь одного — умереть и покончить с этим.
— Сухие спазмы?
— Звучит очаровательно.
— Совсем как ты, любимая. Очаровательная и совершенно зеленая. Если этот горшок тебе больше не нужен…
Алек, не договорив, подхватил ее на руки, понес к постели, уложил и сел рядом. На лоб Джинни легла прохладная рука.
— Никак не могу поверить, что ты, прирожденный моряк, и вдруг страдаешь морской болезнью.
— Это не морская болезнь.
— Тогда что? Съела что-то за ужином?
— Нет, боюсь, что виновник — ты, если хочешь знать правду.
— Я?!
Алек долго недоуменно смотрел на Джинни и наконец расплылся в широкой, по-мужски самоуверенной, совершенно непростительной улыбке.
— Хочешь сказать, что забеременела?
— Не знаю. Думаю, что да.
Алек немного помедлил, размышляя:
— У тебя не было месячных, по крайней мере с тех пор, как мы в первый раз любили друг друга… после того как я начал новую жизнь. Я попрошу доктора Прюитта осмотреть тебя, хорошо?
— Нет. Не желаю, чтобы он что-то делал со мной.
Почувствовав новую волну тошноты, Джинни схватилась за живот.
— О Джинни, мне так жаль. Морское путешествие и беременность…
— Постараюсь выжить.
— Знаю, ты слишком упряма для чего-то другого. Какой у тебя срок, не знаешь?
— Думаю, ты наградил меня ребенком еще до того, как мы поженились, дьявол тебя забери.
— Настоящий мужчина! Неужели я настолько силен, что взял твою девственность… жаль, что не помню этого… и посеял в тебя свое семя, словно трудолюбивый фермер, и все за такое короткое время! Могуч и силен! Никаких сомнений!
— Будь у меня силы, врезала бы тебе хорошенько в живот!
— Ничего подобного ты не сделаешь, а вместо этого будешь спокойно лежать и отдыхать. Пойду спрошу доктора Прюитта, какая пища для тебя сейчас лучше всего, может, он сумеет дать совет, хорошо?
Джинни кивнула, чувствуя себя слишком ужасно, чтобы связно думать.
— С тобой ничего не случится. Я точно знаю, что делать, когда начнутся роды. — И тут же замер, нахмурив брови. — Почему я уверен, что знаю все о родах?
Джинни неловко поежилась:
— Думаю, ты чувствовал себя очень беспомощным, когда умерла первая жена. И как-то, познакомившись с арабским лекарем, постарался научиться у него принимать роды. Какая-то часть твоего мозга все помнит, и сейчас это вырвалось наружу.
— Ненавижу! Ненавижу себя! — Алек с силой ударил кулаком по бедру.
— Папа, что случилось?
Алек оглянулся на Джинни и поманил к себе дочь:
— Подойди сюда, Холли.
Девочка, поколебавшись, нерешительно шагнула в каюту.
— Иди сюда, — повторил Алек, похлопав себя по ноге. Малышка взобралась на колени отца, и тот прижал ее к груди.
— Я слыхала, как Пиппин сказал мистеру Питтсу, что это ужасно странно, но ты стал забывать самые обыкновенные вещи, обо всем спрашиваешь, даже о том, что должно быть твоей второй натурой. Но тут он увидел меня, и лицо у него при этом… не представляешь, как смешно он выглядел!
Алек грязно выругался, но тут же застыл от ужаса, не сводя глаз со своей слишком внимательной дочери.
— Все в порядке, папа. Если хочешь говорить плохие слова, я не возражаю.
— Ты слишком терпелива, Холли. Но это правда, я действительно ничего не помню. Меня ударило по голове обломком мачты во время урагана.
Малышка, склонив голову набок, вопросительно взглянула на отца:
— И меня тоже не помнишь?
Алек хотел солгать, но по своему короткому опыту общения с дочерью понял, что это бесполезно — слишком уж она проницательна. Возмутительно проницательна.