Наконец она взглянула на Ройса. Они долго молча смотрели друг на друга, а Ульрик тем временем продолжал громко сопеть. Малыш был очень доволен.
Николя не смогла дольше выносить взгляда Ройса. Ее охватил озноб то ли от холода, то ли от ледяного взгляда завоевателя.
– Игра закончена, Николя. Я выиграл. Если бы мы играли в шахматы, я бы назвал это полным поражением, точнее, разгромом. Признай свое поражение, и я проявлю великодушие.
Откровенное веселье в его голосе бесило ее больше, чем высокомерное бахвальство. Николя взглянула ему в лицо и увидела, что он с трудом сдерживает смех. Этот человек, не скрывая, наслаждается победой. Она в гневе опять ударила его по ноге.
– Если бы мы играли в шахматы, то это было бы не поражение, а всего лишь шах. Ты просто загнал меня в угол своим дьявольским ходом. Но игра еще не закончена, помни об этом.
– Твое положение безнадежно, Николя. – Ройс покачал головой. – Прекрати это глупое сопротивление и прими неизбежное.
У него еще хватает наглости смеяться. Сейчас она, забыв заповедь Божью, ненавидела его. И как только ей могло прийти в голову, что он симпатичный? Нужно быть настоящим чудовищем, чтобы воспользоваться беззащитным ребенком для достижения своей цели, а он еще намеренно подвергает Ульрика опасностям, чтобы вынудить ее подчиниться.
Правда, если честно признать, Николя понимала, что никакая опасность не грозит Ульрику. И ей хватило смелости признать это. За спиной Ройса стояло целое войско, готовое в любую минуту броситься на защиту, Да и в руках нормандца Ульрик в полной безопасности.
Да, Ульрику ничто не грозит, а вот ей – грозит. Еще немного – и она превратится в глыбу льда. Николя потерла руки и потопала ногами, пытаясь вернуть им чувствительность.
– Отдай мне сына, – потребовала она, но уже без прежней горячности.
– Это твой сын?
Не успела она ответить, как Ульрик произнес «мама». Малыш смотрел на нее, и Николя ухватилась за эту возможность.
– Конечно, – отозвалась она. – Ты же слышал, как он назвал меня мамой.
Ройс уже не скрывал своего раздражения.
– За то время, пока мы здесь, этот малыш назвал мамой меня, мою лошадь и свои кулачки. Ты испытываешь мое терпение, – добавил он хмуро. – Ты настроена стоять здесь, пока не замерзнешь до смерти, или все же уступишь и признаешь свое поражение?
Она прикусила нижнюю губу, помолчала, а потом твердо сказала:
– Я признаю только, что ты обманным путем обошел меня, а больше ничего.
Ответ удовлетворил Ройса. Он снял с себя теплую накидку и передал ее Николя.
– Надень.
– Спасибо.
Она прошептала это слово, и Ройс не был уверен, что ему не послышалось.
– Что ты сказала?
– Я сказала «спасибо».
– Почему? – спросил Ройс, явно озадаченный.
– За проявленную доброту, – объяснила Николя, пожав плечами. – Грубость трудно оправдать, барон. Мы, саксонцы, понимаем это, но по твоему лицу я вижу, что нормандцы этого не понимают. Это еще одна причина, по которой вы должны вернуться назад, домой. Наши культуры слишком различны, и они не смешаются.
– Боже правый! – Ройс достаточно уже терпел. Он вздохнул. – Все саксонцы такие сумасшедшие?
– Мы не сумасшедшие. Мы цивилизованные. – Николя поплотнее завернулась в теплую накидку и гневно посмотрела на него.
– Настолько цивилизованные, что ваши мужчины и женщины раскрашивают свои тела? – откровенно рассмеялся Ройс. – Не качай головой, я видел языческие знаки на руках и лицах саксонских воинов. Даже ваши собственные священники считают это святотатством.
Это был весьма веский довод, но Николя не собиралась признавать это. Ей тоже не нравилось, что саксонцы раскрашивают себя. Однако нелепо говорить об этом сейчас.
– Почему ты не хочешь оставить меня в покое?
Боль в ее голосе застала его врасплох. Только что она спорила с ним о его манерах и вдруг умоляет со слезами на глазах.
– Именно этого мне бы хотелось больше всего, но я обязан доставить тебя в Лондон, а ты обязана…
– Стать чьей-то наградой? Ради этого меня везут в Лондон?
Николя опять пришла в ярость.
Ее настроение менялось с быстротой, поражающей его. С.другой стороны, он обрадовался. С рассерженной женщиной дело иметь приятнее, чем с плачущей.
– Я не собирался везти тебя в Лондон сам, но мысль заслуживает внимания. – В его голосе звучало такое откровенное веселье, что ей захотелось кричать.
– Воистину ты испытываешь мое терпение, – воскликнула она.
– А ты – мое, – заявил Ройс, когда она во второй раз оттолкнула протянутую ей руку.
– Если мне суждено попасть в Лондон, я пойду туда пешком. Я не…
Она не успела закончить, потому что Ройсу это надоело, и он взял дело в свои руки. Буквально. Прежде, чем Николя успела понять его намерение, он нагнулся, обхватил ее за талию и поднял на коня. Все произошло так быстро, что она не успела даже вздохнуть.
Николя оказалась плотно прижатой к его телу, а его рука крепко обнимала ее за талию.
В другой руке Ройс держал Ульрика. Радостный смех малыша свидетельствовал, что ему очень нравилось происходящее.
Николя испытывала отвращение от такой близости. Ее пленитель был огромен. Его тело излучало такой жар и такую силу, что она задрожала и почувствовала себя совсем беззащитной.
Девушка попыталась подавить эту вспышку страха, но поняла, что лишь теряет позиции. Однако страх отступил именно благодаря Ройсу. Он передал ей Ульрика, а потом не спеша и тщательно расправил накидку у нее на плечах и ногах так, чтобы Николя обязательно заметила этот жест. И даже предложил согреть ее своим телом, прижав к груди. Этот варвар был необыкновенно ласков с ней, так же ласков, как с маленьким Ульриком.
И запах от него шел очень приятный. Она вздохнула. Нет, все-таки он не чудовище. Это признание сразу успокоило ее. И страх исчез. Она поняла, что не может ненавидеть его так, как хотела бы, и вдруг обнаружила, что улыбается. Да поможет ей Бог! Ей никогда не удавалось ненавидеть никого так, как она должна была бы ненавидеть этого человека. Некоторое время она обдумывала это открытие, и тут ей в голову пришла спасительная мысль. Ненавидеть его она не может – это было бы грехом. А вот превратить его жизнь в сущий ад за то короткое время, что предстоит быть им вместе, вполне возможно. Странно, но эта мысль придала ей духа.
Ройс заслуживает самого сурового обращения с ее стороны. Ведь это он настаивает на том, чтобы увезти ее в Лондон, и уж она постарается причинить ему массу неудобств.
Николя переключилась на ребенка. Она прижала его к груди и поцеловала в макушку. Ульрик довольно засопел. Она рассеянно пригладила ему волосы, но светлый пушок тут же опять поднялся.