Впрочем, его беспокоило не только состояние ребенка, но и свое собственное. Бог свидетель, он просто не представлял, как доживет оставшиеся две недели, не прикоснувшись к Изабель. Находиться в одной комнате с ней стало для него пыткой. Его преследовал ее аромат, нежная кожа так « притягивала взгляд; он думал только о том, как ему хочется обнять ее и ласкать, ласкать…
Он был полон решимости не поддаваться велениям плоти, старался ни минуту не сидеть без дела, загоняя себя до полусмерти, чтобы не возникало никаких желаний, кроме одного: добраться до постели, свалиться и заснуть.
На заре, закончив дела в сарае, он вернулся в дом и увидел, что Изабель сидит за столом, опустив голову на руки. Он заглянул ей в лицо: глаза заплывшие, нос покраснел. И волосы растрепаны, что для «ее совсем необычно. Она выглядела будто с похмелья.
— Что случилось? Паркер не давал тебе спать всю ночь?
— Нет, я немного простыла, — чикнув, объяснила она. И снова чикнула.
— Может, ляжешь в постель?
Изабель и слышать ни о чем подобном не хотела. Она вообще не имела привычки нежиться в постели, а сейчас тем более не собиралась этого делать. Изабель уже постирала, погладила, приготовила еду, но сама не могла проглотить ни крошки, только выпила чашку пустого чая.
Она все же поднялась из-за стола, переоделась в ночную рубашку и халат к, накинув на плечи старое рваное одеяло, побрела в спальню. Одеяло волочилось за ней по полу; Изабель наступила на край, споткнулась и непременно упала бы, но Дуглас подоспел па помощь.
— Я принесу тебе поесть, — ласково сказал он. — Надо хоть что-то проглотить. Пожарить хлеб?
Опять?! Неужели, кроме этого, он ни на что не способен?
— А ты не сожжешь его? — Она постаралась задать вопрос как можно мягче.
— Постараюсь. — Он невесело усмехнулся. — Наверное, у тебя такое самочувствие от усталости: ты слишком много работаешь.
— Это обычная простуда. Надеюсь, Паркер не заразится. Что мы будем делать, если у него поднимется температура?
Дуглас даже подумать об этом боялся: Паркер не мог себе позволить потерять аппетит, как Изабель.
— Мы справимся, — заверил он ее.
Когда Дуглас вернулся с подносом, Изабель полулежала с закрытыми глазами; он хотел уйти, но она окликнула его:
— Дуглас, я не сплю.
Он осторожно поставил поднос на комод, поправил подушки, а потом аккуратно пристроил поднос на постели.
Он снова пережарил тосты! И тут она увидела на подносе возле чашки белую розу. Это так растрогало Изабель, что у нее поднялось настроение, и она, не сказав ни слова упрека, молча принялась за хлеб.
— У тебя болит горло? — прошептал Дуглас.
— Нет. Перестань беспокоиться.
— Изабель, я хочу беспокоиться. Поняла? У меня это хорошо получается.
Она похлопала по краю постели, приглашая Дугласа сесть, и подняла розу.
— А ты, оказывается, романтик.
Он, хмуро глядя на Изабель, покачал головой. Она потянулась к нему и погладила заросшую щеку. Какой опасный и… соблазнительный вид у небритого Дугласа Клейборна!
Изабель вспомнила, как испугалась в ту темную дождливую ночь, когда он впервые появился у нее на ранчо, — стоял на фоне неба, расчерченного молнией, под ураганным ветром, а его жеребец, дико вращая огромными от страха глазами, громко ржал и метался у него за спиной. Она была уверена, что пришелец собирается ее убить, — пока он не вернул ей ружье. Боже, какая она глупая! Ей нечего было бояться Дугласа Клейборна, стоило прислушаться к тому, как нежно и ласково он успокаивал обезумевшего от грозы Брута. А когда он поднял ее на руки и понес в дом, в его глазах было столько сострадания и…
— Изабель, ты выглядишь ужасно! Хватит мечтать. Пей чай, пока он не остыл, — вернул ее в настоящее резкий голос Дугласа.
— Ты любишь приказывать. Тебе это говорили?
— Нет.
— Значит, я первая, — усмехнувшись, сказала она и после небольшой паузы спросила: — Помнишь ночь, когда мы встретились?
Смешной вопрос! Он каждый раз вздрагивал, вспоминая этот кошмар.
— В жизни не забуду.
Увидев, что он нахмурился еще больше, она улыбнулась.
— Ну, ничего уж особенно ужасного не происходило.
— Как сказать, — возразил он.
— Трудно было?
— Me то слово.
— Но не труднее же, чем с другими женщинами, которым ты помогал? Ведь правда?
— Да, мне доводилось помогать многим… особям женского пола. — Он пожал плечами.
— И я доставила тебе гораздо больше хлопот, чем другие?
— Уж это точно. Другие хоть не пытались меня задушить.
— Я этого не делала! — возмутилась Изабель.
— Пыталась, пыталась. Ты просто не помнишь.
— Господи… А что я еще делала? Можешь говорить без всяких опасений. Я не буду беситься. — Она взяла чашку с блюдцем и отпила чай. — Я жду.
— Обвиняла меня во множестве преступлений. Глаза Дугласа блестели; Иэабель не могла понять, шутит он или нет.
— В каких, например?
— Сейчас, дай вспомнить. Их столько… Начнем по порядку. Во-первых, ты косвенно обвинила меня в том, что беременна.
Изабель нервно звякнула чашкой о блюдце.
— Ничего подобного, — прошептала она.
— Да было, было!.. Ты почти убедила меня в этом. Черт побери, я даже извинялся, — ухмыляясь, добавил он. — Хотя совершенно ни при чем. Поверь мне, дорогая, я бы запомнил, если б побывал у тебя в постели.
Лицо Изабель стало таким же красным, как ее простуженный нос, Она быстро поставила чашку на поднос и прикрыла рот рукой. Дуглас понял, что она едва удерживается от смеха.
— А в чем еще я тебя обвиняла?
— Все время твердила, что я причина твоих мук.
— Это ты уже говорил.
— Извини. В общем-то все вспомнить трудно…
— А ты постарайся.
— Сейчас. Итак, еще я был виноват в том, что идет дождь, что у тебя было несчастливое детство, что…
— Оно было счастливым! — запротестовала Изабель.
— Ну значит, ты просто морочила мне голову. Но я на всякий случай извинился.
Она расхохоталась.
— Ты очень любишь преувеличивать. Уверена, что с другими, которым ты помогал, было не легче, чем со мной,
— Гораздо легче!
— Да что они, святые, что ли?
Дуглас передвинул поднос на край стола, словно из предосторожности и ответил: