Наверное, она заснула. Да, она спала какое-то время. Когда открыла глаза, луна уже стояла высоко в небе, и в комнате никого не было. Потягиваясь, как довольная кошка, она поудобнее устроилась в постели, но через минуту поняла, что больше не заснет.
Без него.
Мегги встала, немного пошатываясь, словно выпила слишком много вина, накинула халат – его шелк приятно холодил кожу, и пошла искать Рогана.
– Ну, конечно, как я сразу не догадалась, где ты можешь быть!
Роган стоял перед электроплитой на кухне, полуобнаженный, и что-то готовил.
– Не забываешь о своем желудке?
– И о твоем, старушка. Будешь яичницу?
– А что же еще? Всю неделю одно и то же. Не удивлюсь, если начну кудахтать, когда вернемся в Ирландию. – Внезапно она ощутила неловкость. – Почему ты меня не разбудил? Я бы сама приготовила что-нибудь.
– Ты? – Он достал тарелки, поставил на стол. – Это будет на первое. И на второе тоже.
– По справедливости сейчас моя обязанность готовить еду, – сказала она, испытывая неловкость. – В наказание за бездействие там.
– Там? Где?
– Наверху. В постели. Я все время была как в полусне.
– Зато сделка состоялась, – сказал он. – Я выполнил все условия. Что касается тебя, ты была прекрасна. Видеть тебя не агрессивной – моя давнишняя мечта. Что же ты стоишь? Садись и поешь. Луна уже давно взошла.
– Я вижу. – Она с жадностью набросилась на еду. – Никогда не думала, что секс может так расслаблять человека.
– Дело не в слабости.
Ее вилка застыла на полпути ко рту. Она вдруг почувствовала, что чем-то сильно обидела его. Даже больше причинила боль.
– Я имела в виду не то, что ты думаешь, Роган, – пытаясь сгладить ситуацию, сказала Мегги, сама удивляясь тому, как испугала ее его реакция. Скорее не испугала, а тоже болезненно отозвалась. – Вообще, когда два человека нравятся друг другу, то бывает…
– Ты мне вовсе не нравишься, Мегги. Я люблю тебя.
Вилка, чуть не выпав у нее из рук, со стуком опустилась на тарелку. Она ощутила смятение.
– Этого не может быть.
– Тем не менее. – Он говорил спокойно, хотя в душе ругал себя за то, в каком месте произносит эти слова: в ярко освещенной кухне, над тарелками с неумело зажаренными яйцами. – А ты любишь меня.
– Нет… Нет, Роган, я… Ты не можешь за меня говорить!
– Я вынужден так делать, если ты слишком глупа и не можешь сама сказать это… То, что происходит между нами, далеко не только физическая потребность. И если ты действительно не тупоумная, то притворяешься.
– Я не тупоумная!
– Тут я бы мог поспорить, но мне приятны твои слабости. – С помощью иронии он пытался восстановить душевное равновесие, и это ему частично удалось. – Весь этот разговор, – продолжал он, – должен был бы проходить в другой обстановке, но, зная тебя, я понимаю, что антураж значения не имеет. Поэтому говорю тебе здесь и сейчас: я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.
– Женой?
Слово застряло у нее в глубине горла, грозя удушить. Повторить его она не решалась.
– Ты сошел с ума, – выдохнула она.
– Поверь мне, я в полном рассудке. И даже думал о последствиях. – Он схватил вилку с видом основательно проголодавшегося человека, но есть расхотелось, на душе было неспокойно. – Я отдаю себе полный отчет в том, что ты упряма, зачастую груба, большую часть времени сосредоточена на себе и что характер у тебя далеко не ангельский.
– В самом деле? – Минуту-две ее рот открывался и закрывался, как у аквариумной рыбки гуппи. – Продолжай пожалуйста.
– Я, собственно, уже все сказал. Наверное, человек должен быть немного не в себе, если желает взвалить на плечи и тащить по жизни подобную ношу. – Он налил чаю себе в стакан. – Но, как говорят французы, се ля ви… Насколько я слышал, полагается венчаться в той церкви, возле которой живет невеста. Так что мы поженимся в Клере.
– Полагается? Венчаться?! К черту все традиции, Роган, и тебя вместе с ними! – Настоящий ужас охватил ее, холодным лезвием пронзил позвоночник. Ни в коем случае, сказала она себе. Это все чушь и глупость! Минутное затмение.., у него. Или дурацкая шутка. – Я не собираюсь выходить замуж. Ни за тебя, ни за кого другого. Никогда.
– Ерунда, Мегги. Конечно, ты выйдешь за меня. Мы поразительно подходим друг другу.
– Минуту назад я была упряма, груба и вообще оставляла желать лучшего.
– Ты и осталась такой. Но мне это подходит. – Он взял ее руку и, преодолевая сопротивление, поднес к губам. – Подходит как нельзя лучше.
– Но не подходит мне! – Она вырвала руку. – Подумай сам. Если под твоим напором я и сумею измениться в чем-то, то лишь на несколько минут. Пойми, Роган! Я не могу быть ничьей женой.
– Ничьей, кроме как моей.
Она прошипела какое-то ругательство, но он ответил улыбкой, и это обезоружило ее и немного привело в себя.
– Ты для этого притащил меня сюда, на юг Франции?
– Нет. Я рассчитывал, что пройдет намного больше времени, прежде чем я брошу свои чувства к твоим ногам. – Он отставил тарелку с недоеденной яичницей. – Зная твой характер, я прекрасно понимал, что ты отшвырнешь их обратно. – Его взгляд остановился на ней, внимательный и спокойный. – Я ведь тебя изучил.
– Ничего ты не изучил! – Панический страх уже оставил ее, уступив место грусти. – У меня есть основания для того, чтобы оставаться одной и не заводить семью. – Она увидела испуг в его глазах и поспешила добавить:
– Дело не в здоровье. Оно пока, слава Богу, отменное.
– Так в чем же дело? – спросил он. Она опустила голову. Рассказать ему? Поймет ли он, почувствует так, как она? Не покажутся ли ее слова пустой болтовней, отговоркой?
– Ты потерял родителей, – начала Мегги. Роган сдвинул брови, не сразу ответил.
– Да, ты же знаешь. Почти десять лет назад.
– Это ужасно. Но ты был уже взрослым, верно? И все равно под тобой рухнуло что-то, напомнив о нашей недолговечности, непрочности. – Она словно рассуждала сама с собой. – А если такое случается с ребенком? Пускай не в результате несчастного случая, а просто в семье. Ты любил их?
– Да, очень.
– Извини, для меня это важно. А они тебя?
– Тоже.
– Откуда ты это знал? Потому, что они давали тебе хорошую жизнь? Сытную еду, красивый дом?
– При чем тут материальный достаток? Не упрощай, Мегги. Я ощущал, что они меня любят, они не скрывали этого. И они любили друг друга, я видел.
– Значит, в доме царила любовь. И смех. Был в доме смех, Роган?