* * *
После того, как медсестра Эрнандес получила обещание, что, несмотря на то что ее смена была на два часа короче, чем нужно, она будет оплачена в полном размере, и отправилась домой, после того, как медсестра Гангусс, в свою очередь, получила несколько заверений в том, что их пациенту-кинозвезде в настоящее время ничего не требуется, и после того, как медсестра Вустен нашла несколько новых поводов для демонстрации гимнастических способностей своего проказливого розового язычка, доктор Ариман возвратился, наконец, к своим незаконченным делам в палате № 246.
Актер, как ему велел Ариман, лежал на кровати, поверх покрывала, одетый в свои черные шорты-бикини. Он смотрел на потолок с той же неподражаемой эмоциональностью, которую привносил в каждую из ролей своих кинохитов.
Усевшись на край кровати, доктор приказал:
— Скажи мне, где ты сейчас находишься, но не физически, а мысленно.
— Я нахожусь в часовне.
— Хорошо.
Во время своего предыдущего визита Ариман дал актеру инструкции никогда больше не употреблять героин, кокаин, марихуану или другие запрещенные препараты. Вопреки тому, что доктор сказал медицинским сестрам Гангусс и Вустен, этот человек был сейчас полностью излечен от всех видов наркомании.
Доктор Ариман освободил пациента от этих губительных привычек вовсе не из сострадания, не из чувства профессиональной ответственности за больного человека. Просто он ему был полезнее трезвомыслящим, чем с извращенным наркотиками разумом.
Кинозвезде предстояло вскоре принять участие в опасной игре, которая должна была повлечь за собой огромные исторические последствия. Поэтому нужно было гарантировать, что, когда наступит выход актера, не будет опасности, что тот за хранение наркотиков окажется в тюремной камере в ожидании освобождения под залог. Он должен находиться на свободе и быть готовым к тому, для чего его предназначила судьба.
— Ты вращаешься в высших сферах, — сказал доктор. — В частности, я имею в виду событие, в котором ты должен будешь участвовать через десять дней, вечером в субботу на следующей неделе. Пожалуйста, расскажи мне о том событии, о котором я упомянул.
— Это прием для президента, — сказал актер.
— Президента Соединенных Штатов?
— Да.
На самом деле этот прием должен был стать одним из основных мероприятий по сбору средств в пользу президентской политической партии. Местом его проведения должно было стать Бель-Эйр, поместье режиссера, заработавшего больше денег, получившего больше «Оскаров» и готового подхватить венерическую болезнь у значительно большего количества потенциальных актрис, чем даже покойный Джош Ариман, Король Слез. Двум сотням человек, представлявших собой самые сливки Голливуда, предстояло заплатить по двадцать тысяч долларов с носа за почетное право повилять хвостом перед этим верховным политиком точно так же, как перед ними самими ежедневно виляло хвостами немыслимое множество народу, начиная со знаменитых ведущих телевизионных ток-шоу и кончая всякой шушерой на улицах. За свои деньги им предстояло испытать одновременно два сильнейших ощущения: мощный подъем ощущения значимости собственного эго, переходящий в непроизвольный оргазм, и изумительно извращенное противоположное чувство: осознание того, что в присутствии истинного величия они являются не чем большим, как всего лишь раболепной пеной поп— культуры.
— Ничего не сможет помещать тебе посетить этот прием, устроенный для президента, — веско произнес доктор.
— Ничего.
— Ни болезнь, ни телесное повреждение, ни землетрясение, ни поклонники-подростки, достигшие половой зрелости, какого бы пола они ни были… Ни эти, ни какие-либо иные препятствия не помешают тебе явиться вовремя на этот прием.
— Я понимаю.
— Я полагаю, что президент тоже является твоим горячим поклонником.
— Да.
— В тот вечер, когда ты встретишься с президентом лицом к лицу, то используешь все свое обаяние и актерское мастерство для того, чтобы он чувствовал себя в твоем обществе совершенно непринужденно. Потом сделай так, чтобы он наклонился как можно ближе, как будто ты собираешься рассказать ему на ухо совершенно не произносимую вслух сплетню об одной из самых красивых присутствующих актрис. Когда он, ничего не подозревая, наклонится к тебе вплотную, то ты схватишь его за голову обеими руками и откусишь нос.
— Я понимаю.
* * *
В трейлере, как заметил Скит, действительно стоял гул, но Марти он показался не приятным фоном, а раздражающей трескотней. Ей чудилось, что в помещении соткался некий звуковой гобелен из электронных писков, мяуканий, вздохов и щебетаний. Одни звуки были однообразными, другие непрерывно меняли тональность, третьи — громкость. Все они были нерезкими, приглушенными, и все вместе несколько напоминали симфонию ночного луга летом, когда цикады, сверчки и прочие шестиногие и крылатые трубадуры, не обращая внимания друг на друга, распевают романсы жукам. Возможно, именно поэтому Марти почувствовала, что у нее зачесалось все тело и по ногам, померещилось ей, что-то поползло.
Две стены гостиной, часть которой занимала, так сказать, столовая, где они находились, были завешаны полками от пола до потолка. На них располагались многочисленные компьютерные мониторы и обычные телевизоры; на большей части экранов сверкали и переливались какие-то картины, числовые таблицы, диаграммы и абстрактные узоры разнообразнейших форм и цветов, не имевшие для Марти никакого смысла. Кроме экранов, на этих полках размещалось огромное количество таинственных приборов: осциллографов, каких-то радарных устройств, индикаторов и панелей, на которых вспыхивали шестицветные световые змеи и цифровые обозначения рядом с ними.
Когда все получили сок, Пустяк Ньютон тоже сел за стол. У него за спиной на стене висели карты созвездий северного и южного неба. Он казался шкипером космических трасс, неотесанным кузеном-деревенщиной капитана Джеймса Кирка, ведущим к далеким звездам самодельный корабль «Энтерпрайз».
Валет, талисман космической команды, лакал воду из миски, предусмотрительно подставленной капитаном. Судя по его счастливому виду, гул, стоявший в трейлере, нисколько не беспокоил пса.
Марти спросила себя, не может ли быть так, что постоянно краснеющее лицо и яркий, как вишня, нос Пустяка обрели свой цвет не столько от ежедневной работы на солнце, сколько от радиации, испускаемой его собранием электронных приборов.
— Ну? — спросил Пустяк.
— Мы с Марти должны отправиться в Санта-Фе, и нам нужно…
— Подзарядиться?
— Что?
— Это средоточие энергии, — торжественно провозгласил Пустяк.
— Что это? Санта-Фе? Какой энергии?
— Мистической.
— Неужели? Но мы-то едем не за этим. Нам нужно поговорить с некоторыми людьми, которые могли бы стать свидетелями в… уголовном деле. Нам нужно оставить Скита на пару дней в таком месте, где никому не придет в голову его искать. Если бы ты мог…