«Слушай малышку. Устами младенца глаголет истина», — посоветовал Шайтан.
«Да что ты понимаешь, — мысленно взвыла я. — Я хотела его убить! Я действительно хотела лишь убить! Не защитить Калле, а убить его!»
«Потому что это — одно и то же. Успокойся».
Мы вышли на поляну, где нас встретили наши обеспокоенные спутники. Посадив принцессу на траву, я кинулась к Шайтану и обняла его за шею.
«Искупались, блин». — Меня снова начало трясти.
«Все проходит, пройдет и это».
«Слабое утешение…»
«Но хоть такое. Прости, что не оказался рядом».
— Ты ведь специально, да? — тихим голосом спросила я.
«Да. Ты должна была поверить в свои силы. Не всегда рядом с тобой будет кто-то, кто сможет тебя защитить. Ты должна уметь постоять за себя».
Я погладила его шелковистую шерсть:
«Спасибо…»
«Нашла, за что благодарить. Ложитесь-ка лучше спать».
И, кое-как разведя небольшой костер, мы с Калле завернулись в мой плащ и погрузились в тяжелый, беспокойный сон.
Всю ночь мы с принцессой не столько спали, сколько мучались. Просыпались от собственных вскриков и всхлипов, будили друг друга и успокаивали, а потом снова засыпали под бдительным надзором Шайтана, который не отходил от нас ни на минуту. И поутру встали уставшими, невыспавшимися и совершенно разбитыми.
— Ни на минуту вас оставить нельзя, — бормотал встревоженный ифрит, накрывая на стол. — Обязательно что-нибудь случится.
— Что было, то прошло, — примирительно заметила я, протирая покрасневшие глаза.
— И ладно, — буркнул он. — Ешь давай.
На этот раз хранитель расстарался: где-то раздобыл салат, тушеные овощи, сладкий пирог, однако вчерашние события дурно повлияли на наш аппетит. Сидя рядышком, мы с принцессой вяло ковырялись ложками в еде и в итоге ограничились травяным чаем.
До Аджита было рукой подать, и все-таки мы решили напоследок прогуляться. Мне так и вовсе теперь бояться было нечего.
«Подожди, у тебя еще все впереди», — предостерег Шайтан.
— Ну, спасибо, утешил, — усмехнулась я.
«Пожалуйста. Я только предупредил».
— Поверить не могу в то, что я вчера сделала, — пробормотала я.
«Так и должно быть».
— Тебе легко говорить. — Я вздохнула. — А мне как теперь жить дальше?
«В смысле?»
«Я всегда считала, что убийство — это последняя грань, которую человек никогда не должен преступать, если он хочет сохранить чистоту души…»
«Неправда».
«Правда. Теперь это будет лежать на моей душе грязным несмываемым пятном».
«Нет. Это останется лишь болезненным шрамом, горьким воспоминанием. Скажи, кем ты предпочитаешь быть — живым грешником или мертвым святым?»
«Вопрос на засыпку. Вот уж чего не знаю, того не знаю. И в том и в другом есть свои плюсы и свои минусы».
«Вчера ты предпочла первое. Неужели в следующий раз ты выберешь второе?»
— Нет, — тихо призналась я.
«Вот то-то и оно».
«А как быть-то теперь? Теперь, когда преодолен главный запрет?..»
«Все зависит от тебя. Или более осторожно защищаться, или сразу бить метким ударом в сердце».
Я невольно вздрогнула.
«Опытные воины выбирают второй вариант».
— Но я-то, черт возьми, не воин, — буркнула я.
«Нет, но если так и дальше пойдет — быстро им станешь».
«Нашел, с чем шутить…»
«Какие тут могут быть шутки?»
«Да кто тебя разберет…»
«Выбора-то у тебя все равно нет. Время вспять не повернешь. Учись жить с этим, не смей сожалеть о содеянном. Запомни, Лекс, — лучше сожалеть о том, что ты сделала, чем о том, чего ты не сделала. Тем более что в той ситуации ты не могла поступить по-другому — от тебя зависела жизнь и дальнейшая судьба ребенка. Перестань себя казнить. Люди по натуре убийцы, хищники, как и мы, только орудуют они более изощренно и вдумчиво».
«Я и не подозревала о том, что это будет так просто…»
«Живое существо по своей природе крайне уязвимо. В убийстве, как и при полете в бездну, самое трудное — решиться сделать последний шаг — напасть. А там, в водовороте новых острых ощущений, ты не заметишь ни самого полета, ни приземления».
Я снова вздрогнула и перевела взгляд на свои руки. А ведь я действительно хотела его убить.
«Запретный плод сладок. Но пока его не попробуешь — не поймешь, насколько он на самом деле горек».
Золотые слова…
«Ладно, закроем тему. Что было — то прошло».
«Золотые слова».
Я посмотрела на Калле. Притихшая и сосредоточенная, она смирно шагала рядом, крепко держа меня за руку. По моим губам невольно скользнула тень улыбки. Никогда бы не подумала, что захочу иметь рядом человека, которого нужно опекать. В детстве я молилась, чтобы у меня не было младших братьев или сестер. При одной мысли о том, что мне навяжут некое беспомощное существо, которое будет за тебя цепляться, всюду за тобой таскаться, да еще и требовать повышенного внимания и ответственности (ведь случись что — виновной окажусь я, недоглядела), мне становилось дурно. А сейчас… Сейчас не хотелось с ней расставаться. После того, что с нами произошло, я стала считать Калле своей младшей сестренкой.
Принцесса подняла на меня глаза и робко улыбнулась. Я подмигнула ей, и она улыбнулась еще шире. Хорошо быть ребенком — все страшные события проходят как бы стороной, оставляя не глубокие следы и глубокие шрамы, а лишь туманные, похожие на сон воспоминания,
— Ты будешь меня навещать, пока живешь в Аджите? — спросила Калле.
— Не знаю, — честно призналась я.
— Но мы все равно будем видеться, — решила она. — По праздникам, на ежемесячных ярмарках.
Я кивнула. Все может быть.
«А может и не быть», — заметил Шайтан.
«А некоторым не помешало бы хоть немного помолчать. Для разнообразия».
«Я за свою жизнь успел намолчаться. Дай хоть немного поговорить».
«Если бы немного…»
К Аджиту мы подходили ранним вечером. Еще издали я заприметила городскую стену и внушающие доверие ворота. Принцесса, видимо, тоже, так как начала тихо нервничать.
— Папа умрет от счастья, — пробормотала она. — Наверно, уже и не надеется увидеть меня.
Я хмыкнула.
«Мои бы умерли не от счастья, а от праведного гнева — мол, где это я так долго бродила и почему».