Гхэ внезапно сообразил, что надеяться на меч глупо: он утратил свои прежние навыки джика. Вместо этого он ухватил душевные нити ближайшего к нему противника и яростно вырвал их, охнув, когда сладость отнятой жизни запульсировала в его венах, возмещая то, что отнимали стрелы. Повернувшись с удвоившейся быстротой, Гхэ отразил удар своего второго мучителя и вонзил захваченный меч ему в солнечное сплетение, наслаждаясь новым всплеском энергии, когда дух покинул поверженное тело. Еще одна стрела оцарапала Гхэ, и он бросился бежать, щедро расходуя вновь обретенную силу, кидаясь в стороны, чтобы обмануть лучников. Стрелы летели из самых неожиданных мест, и Гхэ понял, что видел не всех противников; впрочем, это не имело значения, если он будет бежать быстро и умело. Ночь была его союзницей, и хотя там и тут вспыхивали новые колдовские огни, на крыше было не так много джиков, чтобы перекрыть все выходы. Единственный человек, попытавшийся преградить Гхэ дорогу, умер, не успев ни спустить тетиву, ни выхватить меч: тот вырвал его жизнь с расстояния в тридцать шагов.
«Я — серебряный клинок, ледяной серп», — шептал Гхэ свою старую мантру убийцы, перепрыгивая с крыши на крышу. Он взбежал вверх по балке, но свалился и полетел с крутого ската, когда новый огонь обжег его раны. Докатившись до парапета, Гхэ схватился за древко, торчащее из груди, и вырвал стрелу, которая извивалась в его руке, словно змея; он видел ее как черную черту — таким же ему представлялся дым от курений. Стрела жгла руку, и Гхэ отбросил ее, гадая, знал ли он раньше о существовании такого оружия.
Гхэ бежал по крышам, шлепая ногами по черепице — черным чешуям спящего дракона. Удостоверившись, что преследователи отстали, он остановился, чтобы вытащить вторую стрелу — из бедра; это было нетрудно, потому что стрела словно выела в его плоти дыру размером с кулак.
Гхэ продолжал терять силы, хоть и избавился от обеих стрел. К тому времени, когда он добрался до окружающей дворец стены, голова его кружилась, он начал спотыкаться.
Гхэ услышал изумленный возглас часового и тут же полетел вниз. Он неуклюже рухнул на камни мостовой, одна нога подогнулась под невероятным углом. Гхэ знал: будь он обычным человеком, он не выжил бы после такого падения, но даже и теперь все поплыло перед ним.
Всхлипывая от беспомощности, он поднялся на четвереньки и пополз.
«Нет! — прорычал он мысленно, а потом и вслух: — Нет! Не ползком!» Гхэ, шатаясь, поднялся на ноги и привалился к стене. С высоты темной громады дворца донеслись крики, и Гхэ, стиснув зубы, поковылял по улице.
На перекрестке ему повстречалась девушка лет шестнадцати, и Гхэ поспешно вырвал из нее жизнь и жадно поглотил ее. В глазах жертвы ничего не успело отразиться, она словно продолжала думать о чем-то своем, на ее губах застыла легкая улыбка. Гхэ пересек город, пожирая все встречающиеся жизни, оставив позади дюжину мертвых тел. Это было похоже на попытку лить воду в треснувший горшок: новые силы вытекали из него, не успев наполнить, и Гхэ знал: за ним тянется след, по которому его найдет любой дурак.
И хуже того: Гхэ понял, что не знает, где находится. Он позволил управлять собой своему животному естеству, а это было глупо, очень глупо — ведь любой зверь, как бы он ни был силен, может быть выслежен и убит самым слабым, но зато разумным человеком. А жрецы Ахвена и джики были более чем сообразительны. Гхэ принялся озираться на скрытой ночной темнотой улице в поисках какой-нибудь знакомой приметы. Раны болели, и силы, которые дала жизнь последней жертвы, быстро покидали его вместе с судорожным дыханием. Гхэ опустился на ступеньку, чтобы отдышаться.
— Тебе плохо? — спросил тихий голос. Гхэ в удивлении обернулся; мучительный голод побуждал его схватить жизнь говорившего и насытиться. Гхэ подавил этот позыв и всмотрелся в темноту своими острыми глазами. Рядом на ступеньке сидел ребенок и смотрел на него большими черными глазами.
— Хизи? — ахнул Гхэ.
— Нет, меня зовут не так, — ответил ребенок. Конечно, перед Гхэ была не она. К тому же это оказался мальчик, на несколько лет моложе Хизи.
— Малыш, — прошептал Гхэ, — как ты смог разглядеть меня в этой темноте?
— Я ничего не вижу, — ответил мальчик, — я вообще ничего не вижу — никогда. Но я тебя слышу.
— Ох… — Бороться с желанием убить было ужасно трудно. Но Гхэ нужно было кое-что узнать. — Может быть, ты сможешь мне помочь. Где я нахожусь?
— Судя по голосу, ты ранен, — ответил мальчик. — И пахнешь ты странно.
— Пожалуйста, скажи мне, где я.
— Ты в Южном городе, на берегу. Позади меня — Река. Разве ты ее не чуешь?
Гхэ закрыл глаза. Он и в самом деле чувствовал запах Реки. Конечно, чувствовал.
— Я ее чую. И я ее слышу, — сообщил ребенок.
— Слышишь?
— Бог-Река поет мне. Он разбудил меня сегодня.
— Правда? — Гхэ испытывал все большее нетерпение, но что-то заставляло его медлить.
— И мне снятся сны. Сегодня мне приснилось, что я обладаю зрением. Приснилось, будто я могу видеть.
— Что?
— Да, — продолжал мальчик, — мне приснилось, что меня съело какое-то чудовище, но оно не растерзало меня, а просто проглотило целиком, и я начал видеть его глазами.
Гхэ услышал достаточно. Он не мог больше сосредоточиться на словах мальчугана. Он с жадностью потянулся к этому источнику жизни, вырвал трепещущие нити из их хрупкой оболочки. Мальчик вскрикнул, дернулся и упал вперед, в дорожную пыль.
«Оно не растерзало меня». — Слова мальчика все еще словно звучали в ушах Гхэ, и он, несмотря на ужасный голод, помедлил.
Что случится с маленьким клубком светящихся жизненных нитей, если он не пожрет его? Гхэ вспомнил джика, которого он убил несколько дней назад, вспомнил, как его душевные нити колебались в воздухе, — семя, которое могло породить призрак, но было скорее всего поглощено Рекой. Пока он обдумывал все это, жизненная сила мальчика начала тянуть его в сторону реки, и Гхэ подчинился.
Совсем вскоре он ощутил прикосновение воды, его владычицы. Эта часть Южного города была теперь малонаселенной, потому что земля все больше заболачивалась, грязные улицы превратились в лужи стоячей воды. Гхэ зашлепал по трясине и тут же ощутил, как к нему возвращаются силы, как голод перестает его терзать. Мысли прояснились, его мозг снова начал управлять животными инстинктами.
Маленький призрак все еще тянул его, стремясь слиться с Рекой, но Гхэ удерживал его, обдумывая случившееся. Мальчика ему послала Река, это ясно; но с какой целью? Гхэ попробовал притянуть клубок нитей к себе, не давая, однако, ему попасть в пылающий очаг сердца. Неожиданно он обнаружил в себе какую-то пустоту, полость, о существовании которой раньше не подозревал. Призрак устроился в ней, протянул нити к его собственным душевным нитям и там и остался, хотя стал бледнее. Гхэ ощутил совершенно новую силу. Она была, конечно, совсем маленькой, но он откуда-то знал, что вновь обретенная сила его не покинет. Воспоминания мальчика тоже сохранились, и Гхэ мог их использовать. Он пролистал память ребенка, словно книгу: годы, погруженные во тьму, особого рода голод. Воспоминания, которые могли заменить его собственные, утраченные. И еще Гхэ ощутил страх, неожиданность смерти, хотя эти чувства слабели, вытесненные потрясением и надеждой: ведь то, что осталось от мальчика, стало частью Гхэ, а Гхэ мог видеть.