– Что это? – спросил я.
– Это носил на лице тот, кого на Великой равнине называли Тряпочником, – ответил одноглазый. – Лиссаж сообщил мне, что именно Тряпочник со своим отрядом сделал то, чего не смогли наши нармильцы. Он уничтожил снейкеров.
– И что?
– Лучше прочти сам. – Лускус протянул желтоватый лист бумаги.
Лиссаж писал: «Тщательный осмотр места боя и максимально возможные усилия по опознанию тел погибших позволили выяснить, что человека, именуемого Тряпочником, среди них нет. Опознаны двенадцать бывших руководителей Корпуса безопасности колонии, занимавшие, судя по доспехам, высшие руководящие посты в формированиях снейкеров, а именно…»
Далее шел список имен и фамилий, среди которых оказалось немало знакомых. Но мне сразу бросился в глаза номер шестой – «Иеремия Борчик». Стало быть, и этот дезертир нашел пристанище среди снейкеров.
«Однако, – писал далее француз, – кто именно из них был так называемым Бигбрассой, пока не выяснено. Мне так же показалось важным сообщить Государственному канцлеру следующее: утром следующего после боя, в котором были истреблены снейкеры, дня на дороге, ведущей к Экваториальному хребту, был задержан мужчина в рваной окровавленной одежде, весь покрытый шрамами от ожогов. Лицо неизвестного, согласно донесению патрульных, – сплошная запекшаяся корка. На вопросы задержанный либо не отвечает, либо произносит непонятную фразу, а именно: «Покуда черная кровь камнем не станет в жилах, будет Черный монгол искать своих врагов». На ночь задержанный был помещен под стражу в землянку, но утром выяснилось, что он бежал. В землянке обнаружена тряпка с прорезями (приложена к рапорту) и надпись на и-лингве, сделанная чем-то острым: «Цендорж Табын ихсан». Для расшифровки надписи мною были привлечены знатоки восточных языков, которые сообщили, что понятие «исхан» у разных народов трактуется по-разному – и как «мертвец», и как «одержимый». Что же касается тряпки, то все раненые, обнаруженные на месте боя, опознали ее как ту, что носил на своем лице Тряпочник».
Далее Лиссаж докладывал о профилактических мерах, предпринятых им для того, чтобы в степи вновь не появились какие-нибудь последователи снейкеров, и просил разрешения отправить группу для ареста Юного пророка, учение которого «носит явно деструктивный характер и в условиях военного положения может стать осложняющим фактором».
– Прочитал? – Лускус тяжело оперся о стол, вздохнул. – Рано мы его похоронили, Клим Олегович. Торопились, мать-перемать… А он живой был! Обожженный – помнишь вторую гранату? Зажигательная была, все сходится – но живой! Видимо, в неразберихе после того боя его вместе с другими ранеными отправили в госпиталь. А он ушел оттуда. Ушел – и взялся за снейкеров. И теперь, я так понимаю, жив Цендорж. Я уже дал указания Лиссажу во что бы то ни стало найти его и доставить в Фербис.
Я молчал и смотрел на бурую тряпку, лежащую на столе, а в голове рефреном звучало: «Покуда черная кровь камнем не станет в жилах, будет Черный монгол искать своих врагов…»
* * *
Эос слепым пятном плавилась в клубах едкой оранжевой пыли. По дороге, проложенной вдоль Одинокого хребта, нескончаемой вереницей грохотали грузовики с рудой.
Конструкция их была проста и аскетична. Открытая кабина с навесом из циновки. Топка, котел, дымовая труба, тендер с дровами, литой ковш и шесть огромных, в два человеческих роста, шипастых ходовых колес. Опрокидывание ковша и выгрузка груза осуществлялись с помощью специальной лебедки, установленной на рудном дворе. В экипаж грузовика входили два человека, кочегар-мужчина и водитель-женщина.
– Ты почему рулить только баб набрал? – поинтересовался у Панкратова Клим, когда впервые увидел, кто сидит за рычагами грузовиков.
– Не просто баб, а баб русских. Они лучше подходят. Спокойные, терпеливые, выносливые. И без жеребячеств всяких ненужных. У меня дед историк, он рассказывал, что в Великом веке, в тридцатых еще годах, когда много машин появилось, все водители были мужчинами. Ну, и ездили они так… не по правилам, а по своим, неписаным законам. По понятиям. Тогда в России… нет, в СССР, много чего строили. На стройках работали заключенные, и среди шоферов их было немало. Знаешь песню: «Есть по Чуйскому тракту дорога»?
Клим кивнул, слышал, мол.
– Вот. Помнишь, так один водитель другому говорит – догони меня. И они начинают гоняться…
– Так там же как раз женщина была. Рая на зеленом… не помню, на зеленой, в общем, машине.
– Это неважно. Я про другое: у мужиков, не у му-ужчи-ин, заметь, а у мужиков, эти самые дорожные понятия в крови. Что такое правила дорожного движения с точки зрения мужика? Закон! А как мужик относится к закону? С пренебрежением, презрением и легкой опаской. Он предпочитает ездить по понятиям. Дед говорил, что раньше соблюдать правила было равносильно «сотрудничеству с администрацией»…
– Это что такое?
– Не знаю точно, но смысл такой – если ты сотрудничаешь с администрацией, значит, уже как бы и не мужик. И в шоферской иерархии будешь на последних ролях, там слово специальное было… Чушка? Чумка? Ну, как-то так, короче.
– А бабы тут при чем?
– Э, не спеши. Сейчас объясню. В средине Великого века научно-технический прогресс дошел до быта и освободил женщину от домашнего рабства. Это не мои слова, это у деда в книжках так написано. И женщина села за руль. И сразу началась конфронтация между водителями-мужчинами и водителями-женщинами. Родилось множество мифов. Ну, типа «женщина за рулем – обезьяна с гранатой», и так далее. Это при том, что по статистике женщины создавали в разы меньше аварийных ситуаций, были более дисциплинированными и аккуратными. А все почему?
– Почему?
– Очень просто! Бабам все эти уголовные понятия и замеры длины достоинства, которые обожают мужики, оказались до фонаря. Они ездили по правилам. Они соблюдали правила. Ну, в основной своей массе, естественно. Вот, собственно, и объяснение. Понял?
– Ну, в общих чертах. – Елисеев усмехнулся. – А как с планом? Справляются?
– С перевыполнением идем! – довольно оскалил зубы Панкратов, и тут же, углядев какой-то непорядок в ревущей дымной каше из людей и грузовиков, рванул туда, на ходу заорав в блестящий рупор:
– Куда?! Стой! Лебедку своротишь! Убью!!
С рудного двора Елисеев отправился на завод – нужно было проверить, как идет подготовка листовой бронзы для корабельных бортов. Как ни странно, но теперь это входило в прямые его обязанности, ибо на последнем расширенном заседании Временного правительства с легкой руки секонд-министра Теодора Бойца Елисеев стал ни много ни мало, а Командующим флотом свободной Медеи.
– Среди колонистов нет ни одного человека, хотя бы косвенно связанного с морским делом. У вас же даже в фамилии звучит море. Значит, вам и быть главным флотоводцем. – Толстенький Бойц довольно потер пухлые ладони. И сколько Клим ни убеждал собравшихся в своей полной непригодности, сколько ни доказывал, что он все завалит и испортит, кандидатура его была утверждена единогласно.