Тишину нарушил шорох шагов, и от неожиданности девушка подпрыгнула. В церковь вошла цыганка с улицы Кошки. Ее золотая серьга поблескивала между прядями волос. Цыганка положила на гроб два краденых цветка и скрылась в глубине церкви, в тени.

За ней к гробу подошел мужчина. Это был официант из «Древнегреческого кафе». Он не хотел пропустить похороны профессора Альфреда ван дер Бергера.

За окном виднелись крыши Парижа, отделанные темной черепицей и украшенные слуховыми окнами и чердаками, — все это напоминало шоколад на сливочном торте. Несколько скворцов спрятались в тени эркера, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Некоторые вспархивали в небо, к облакам, пушистым, как хлопок.

Мистраль, сидевшая в глубине класса, рассеянно смотрела на Сену и на купола церквей.

Скрипучий голос преподавательницы музыки вернул ее к реальности.

— Мадемуазель Бланшар? Вы с нами? Или снова отправились в одно из своих долгих путешествий?

Одноклассницы посмеивались. Мистраль знала, что мечтательность — ее главная черта, поэтому не обиделась на это, а только улыбнулась. Она оглядела зал репетиций, сделала шаг вперед, застегнула верхнюю пуговицу кофты с глубоким вырезом и спросила с такой невинностью, что это могло показаться нахальством:

— Это вы мне?

Преподавательница музыки сидела за фортепьяно. У нее был вульгарный макияж, толстый слой румян на щеках, седые волосы, заколотые на затылке шпильками, похожими на секретное оружие, и гигантское платье с черной каймой, которое едва помещалось между стулом и педалями.

— Конечно тебе, Мистраль! И уже не в первый раз! — Она топнула каблуком, чтобы утихомирить смеющихся учениц. — Что ты приготовила на этой неделе?

Мистраль подошла к фортепьяно и протянула ей ноты:

— Я приготовила «Woman in love» Барбары Стрейзанд.

— Америка? И это все, что ты узнала на своих римских каникулах?

Девочки внезапно замолчали: им было любопытно услышать ответ Мистраль.

— Да, мадам. А, нет, простите: одну вещь я все же узнала.

Преподавательница приподняла сиденье стула, чтобы лучше устроиться, положила ноты на пюпитр и спросила без всякого интереса:

— Ну и?

— Мне не нравится классическая музыка. Особенно скрипка. Особенно Малер.

— Поэтому ты хочешь петь американскую песню?

— И поэтому тоже, — ответила Мистраль.

Преподавательница ничего не ответила. Да и нечего ей было сказать. Никто не знал о том, что случилось в Риме.

Фортепьяно разразилось первыми аккордами. Девочка набрала воздуха в легкие, выждала и начала петь. Ее голос был чистым и совершенным.

Никто из одноклассниц больше не смеялся.

За окном, на крышах, которые простирались до самой Сены, расселись птицы, прилетевшие, чтобы послушать песню.

— Тридцать один доллар… тридцать один пятьдесят… тридцать два! — улыбнулся Гермес де Панфилис, протягивая таксисту последнюю монету из своей коллекции американской мелочи.

Таксист, пуэрториканец, похожий на недавно освободившегося уголовника, не особенно обрадовался монетам. Он ждал, не пошевелив пальцем, пока итальянец вытащит сам все свои гигантские сумки, а затем резко газанул и уехал, разбрызгивая глину.

— Эй! — воскликнул Гермес, отряхиваясь от грязных брызг. — Что за манеры!

Он посмотрел на свои бархатные штаны и, пожав плечами, аккуратно переставил багаж на тротуар. На наклейках из аэропорта было написано: «Нью-Йорк, Квинс, тридцать пятая улица».

Респектабельный район. Квартира на втором этаже солидного кирпичного дома, выкрашенного в красивый цвет. Недалеко от места, где живет настоящая американская легенда — Альфред Баттс, изобретатель любимой настольной игры Гермеса — «Скарабея».

Закинув мешки и рюкзаки за спину, инженер не без труда нашел нужный ключ среди тех, которые ему оставило агентство. Он занес внутрь половину своих вещей, потом другую половину и только успел войти, как его мобильный телефон зазвонил.

— Привет, мама! — закричал Гермес, шагая через чемоданы. — Нет. Да. Конечно… Я только что приехал. Только что. Очень красиво. Дождь. Ливень. Торнадо. Нет, я не шучу! Ну хорошо. Это глупая шутка. Я знаю, что ты волнуешься.

Гермес разлегся на удобном диване, взял пульт от телевизора и включил канал, по которому показывали повтор последнего американского чемпионата по футболу.

— Что? Это телевизор, мама. В Соединенных Штатах телевидение есть везде. Нет. Ты не можешь ко мне приехать. Тут нет места. Мне очень жаль… И потом, поездка просто ужасна. Очень долго. Дольше. Нет, еще дольше.

Не отнимая трубку от уха, Гермес убавил звук телевизора и осмотрел комнату ванную, кухню, холодильник (он оказался пустым).

— Да, у меня есть друзья, мама. Конечно. Я им позвоню, Я не один. Не волнуйся. Отлично. Пока. Да. Пока.

Инженер нажал на «отбой» и кинул сотовый на диван. Потом разыскал телефонный справочник и нашел фамилию «Миллер». Там было десять страниц Миллеров!

— Может быть, не стоит звонить Харви сейчас, — сказал Гермес сам себе.

Он подошел к окну и выглянул. На улице никого не было.

— И потом, небезопасно использовать телефон для важных сообщений, — продолжил он, словно актер из фильма про шпионов, — в Нью-Йорке есть и другие способы общения.

Он начал доставать из чемоданов свою коллекцию фильмов. Первым был «Пес-призрак: путь самурая» Джима Джармуша. История киллера-мафиози, который получает заказы от своего шефа с помощью почтовых голубей. Гермес поставил диск на пустую полку своей новой американской квартиры и осмотрелся. Телевизор продолжал показывать матч.

Из своей дорожной сумки Гермес вытащил что-то завернутое в тряпку. Он осторожно раскрыл сверток, и в его руках оказалось круглое зеркало в бронзовой рамке. Положив зеркало на диван, он снова взялся за телефонный справочник.

— Зоомагазины… — пробормотал он, перелистывая страницы.

ВОРОН

Свет неоновых ламп спортзала пробивался во двор через окна. Харви сидел на деревянной скамейке, не в силах сделать ни одного движения. Его мышцы ныли. Он прислонился к стене и закрыл глаза, чувствуя себя совершенно обессиленным.

— Первая неделя?

Голос заставил Харви вздрогнуть. Это был мальчик в капюшоне, Майкл. Он сел рядом с Харви и протянул ему руку.

— Да, — улыбнулся Харви. — Я просто рассыпаюсь.