– Дитя мое, я вижу, что ваша жизнь у достопочтенной сеньоры Диас более похожа на один из кругов Дантова ада. Поэтому я предлагаю вам и вашей maman незамедлительно, сегодня же, переехать ко мне в посольство! Вы будете моими почетными гостями, и, уверяю вас, никто не посмеет превращать вас в прислугу! Вы можете оставаться там сколь угодно долго. Я почту за честь принять у себя дочь и внучку графа Белогорского!
Безучастность Елизаветы Порфирьевны как рукой сняло. Она вскричала:
– Ах, барон, нам вас Господь послал! Значит, мы можем ехать к вам сейчас же? Тогда в путь!
Maman подскочила к ничего не понимающей сеньоре Диас, взяла со столика хрустальный кувшинчик с лимонадом и заявила во всеуслышание по-французски:
– Сеньора, вынуждена сообщить вам пренеприятнейшее известие – моя дочь и я немедленно покидаем ваш дом! Я не намерена ни секунды дольше оставаться в этом пристанище порока! О, если бы вы знали, как вы мне надоели! Зря вы определили меня в прачечную! Я плевала вам в белье – в то самое, которое сейчас на вас!
Гости заохали, сеньора Диас выпучила глаза. Елизавета Порфирьевна захохотала:
– А еще я сморкалась во все ваши кушанья на кухне. И в этом кувшине, к вашему сведению, не лимонад, а моча бешеного дикобраза!
С этими словами торжествующая Самдевятова вылила содержимое кувшинчика (то ли лимонад, то ли мочу дикобраза) на пышную прическу онемевшей сеньоры Диас. Сам кувшинчик maman швырнула под ноги оторопевшей старухе, матери сеньоры Диас, тот разбился, старуха взвизгнула, содрогнулась и выпустила из рук резную палку.
Ксении показалось, что барон фон Холенброк с одобрением наблюдает за происходящим. Maman, с гордостью отвернувшись, подошла к австрийскому послу и произнесла:
– Господин барон, мне кажется, что здесь нам больше делать нечего!
– Как вам угодно, сударыня, – ответил тот и, попрощавшись с сеньорой Диас, которая с мокрым платьем и кусочками фруктов в волосах застыла в кресле, направился к выходу. Ксения последовала за ними.
Барон любезно предоставил свой экипаж к услугам Самдевятовых. Ксения заметила, что матушка воспряла духом.
– Сударыня, я до чрезвычайного рад, что вы и ваша дочь принимаете мое приглашение, – сказал он, когда экипаж тронулся с места.
Елизавета Порфирьевна ответила:
– Будем откровенны, господин барон, у нас, по сути, не было выбора! Но разрешите задать вам сакраментальный вопрос – отчего...
– Отчего я пригласил вас к себе, сударыня? – произнес фон Холенброк. Его монокль сверкнул, как глаз неведомого чудовища, и Ксении на мгновение сделалось не по себе. – По одной простой причине – я не могу вынести, когда с такими людьми, как вы и ваша дочь, обращаются столь бессердечно! Не могу сказать, сударыня, что одобряю ваш последний поступок...
– Так ей и надо! – произнесла maman, явно довольная собой.
Барон продолжил:
– Но, во всяком случае, ни вам, ни вашей замечательной дочери не придется более ходить в служанках. Еще раз повторю свое предложение – вы будете моими гостями столь долго, как вам это угодно, сударыня!
Елизавета Порфирьевна была очарована австрийским послом. Он представлялся ей этаким рыцарем, Дон Кихотом, победителем драконов. Ксения без удовольствия заметила, как матушка кокетничает с бароном, а тот, казалось, отвечает ей взаимностью. Ксения закусила губу – ведь с момента смерти papa прошли считаные часы, а maman ведет себя столь неподобающим образом!
– А вы, дитя мое, отчего все время молчите? – обратился к ней барон, и его холодная рука легла ей на коленку. Более всего Ксения хотела бы стряхнуть ладонь фон Холенброка, но не рискнула сделать это, опасаясь оскорбить посла. – Рады ли вы тому, что вы и ваша матушка переезжаете ко мне в особняк? Уверяю вас, там найдется для всех предостаточно места! Я – холостяк, со мной живет только моя бедная сестра.
Ксения натужно улыбнулась и ответила:
– Мы вам очень благодарны, господин барон. Я никогда не забуду того, что вы сделали для papa...
– Ах, не стоит благодарности! – рассмеялся фон Холенброк, и отчего-то по телу Ксении пробежали мурашки. – На моем месте так поступил бы любой христианин! Ну вот, мы и приехали, дамы! Здесь я и живу!
Вилла, в которой располагалось австрийское посольство, представляла собой большой импозантный трехэтажный особняк в стиле раннего классицизма с покатой зеленой крышей. Кучер спрыгнул с козел, распахнул ворота, и экипаж въехал на территорию посольства. Maman восторгалась чудным садом – карликовые деревья, причудливо подстриженные в виде животных (носороги, жирафы, гиппопотамы), вечнозеленые кусты, клумбы с яркими цветами, фонтаны с прохладной водой и мраморные статуи.
– Какое чудо, господин барон! – захлопала в ладоши maman. – Такое впечатление, как будто я попала в Версаль или Шенбрунн [3] !
Австрийский посол снисходительно усмехнулся:
– Благодарю за комплимент, сударыня. Я вот уже почти двенадцать лет занимаю должность представителя императора Франца-Иосифа в Коста-Бьянке, на родине бываю чрезвычайно редко, и очень хочется воссоздать то, что мне так по душе! Сад – это моя страсть!
Фон Холенброк украдкой посмотрел на Ксению, и девочке показалось, что он ухмыляется. И отчего она воображает подобные мерзости? Этот человек пытался спасти papa, добился для него помилования от президента, а теперь предлагает ей и maman жить у себя в особняке – но почему-то она не испытывает к нему ни благодарности, ни симпатии!
Карета остановилась перед крыльцом, барон, живехонько оказавшись снаружи, помог выбраться сначала Елизавете Порфирьевне, а затем Ксении. Когда девочка подала ему руку, то ощутила приступ отвращения – барон был ей неприятен! Она решила, что не посмеет проявить это чувство, чтобы не оскорбить этого замечательного человека.
Они прошли в особняк. На первом этаже располагался зал для приемов и кабинеты сотрудников посольства. В личном владении барона находились второй и третий этажи. Матушка без умолку болтала, проявляя неподдельный интерес ко всему, что связано с работой барона. Внезапно она спросила:
– Ах, господин тайный советник, откройте секрет, отчего вы до сих пор не женаты? Уверена, что сотни женщин были бы счастливы стать вашей женой!
Барон чуть напрягся, на его лице застыла странная улыбка, он ответил:
– Сударыня, все пятьдесят шесть лет своей жизни я служил Отчизне, поэтому упустил из виду собственную судьбу. Однако все дело в том, что я не нашел ту единственную, которая могла бы стать мне отрадой!
И он отчего-то выразительно посмотрел на Елизавету Порфирьевну. Та зарделась и, поднимаясь вслед за бароном по лестнице на второй этаж, тихонько шепнула Ксении:
– Ты видишь, что он в меня влюблен!
Ксения ничего не ответила. Она еще ни разу не видела maman в таком странном состоянии. Елизавета Порфирьевна была словно наэлектризована. На втором этаже, в личных покоях барона, они столкнулись с высокой костистой женщиной лет пятидесяти – она была одета, несмотря на жару, в темно-синее шерстяное платье, горловину которого скалывала большая камея из хризопраза, чепец прикрывал седые волосы. У особы были тонкие бледные пальцы, увенчанные крючковатыми ногтями, и прозрачные рыбьи глаза, точь-в-точь такие же, как и у ее брата-посла.