Барон высунул кончик багрового языка и произнес:
– Вам всего тринадцать лет, а вы проявляете такую смелость – и все ради вашего отца! Боюсь, ваши надежды преувеличены – я знаю и прокурора, и министров, но они не пойдут навстречу моим просьбам. Дело в том, что ваш отец... разрешите мне говорить прямо... стал в этой стране персоной нон грата. Его вина в том, что господин Самдевятов – иностранец. Будь он гражданин республики, его бы приговорили ко многим годам каторги. Однако он – подданный русского царя, поэтому к нему и проявили такую жестокость. Все газеты только об этом и пишут – злой богатый иностранец подбил несчастных эльпараисских бандитов на совершение ужасного преступления! Увы, увы, дорогое мое дитя, но я не смогу помочь вам! Я обладаю определенным весом, но в дипломатических кругах! Поверьте, если бы помилование вашего батюшки зависело целиком от меня, то я бы, не колеблясь ни секунды, даровал ему жизнь!
– Но что же мне тогда делать? – прошептала Ксения. – У меня остается последняя надежда – президент республики! Но попасть к нему на прием чрезвычайно сложно!
– Вернее сказать, невозможно, – вздохнул господин австрийский посол. – Президент, хотя и избирается народом, быстро забывает о своей зависимости от граждан республики и превращается в некое подобие европейского монарха. О народе он вспоминает только непосредственно перед выборами. В этом-то и кроется корень всего зла выборной демократии: людьми примитивно манипулируют! Лучше, как на вашей и моей родине, иметь государя, который не зависит от плебса и не ограничен несколькими годами сумбурного правления, цель которого – дать черни хлеба и зрелищ и добиться своего переизбрания на новый срок!
Голос барона фон Холенброка, который показался Ксении металлическим и звучным, производил на нее успокаивающее и даже целебное воздействие. Страхи рассеялись, Ксения почувствовала себя лучше.
– Однако у меня будет возможность встретиться с господином президентом республики послезавтра под вечер, – продолжил посол. Ксения встрепенулась. – И я уверен, дитя мое, что смогу предоставить ему ходатайство о помиловании вашего отца и убедить господина президента в необходимости подписать его!
– И вы сделаете это? – произнесла потрясенная Ксения. Отталкивающая аура, которая окружала барона, рассеялась, девочка видела в нем привлекательного и доброго старика, который готов спасти ее отца.
– Конечно, я сделаю это! – энергично ответил австрийский посол. – Однако не могу вам ничего обещать – решение будет принимать исключительно сам глава Коста-Бьянки, но я постараюсь его убедить в том, что такой шаг поможет разрядить обострившиеся отношения с Петербургом.
Рука барона снова легла на лоб Ксении, и он добавил:
– Дитя мое, я делаю это ради вас!
В его глазах блеснуло что-то зловещее, но Ксения не заметила этого. Она была до чрезвычайности благодарна барону фон Холенброку. Он предложил ей отправиться в посольство, где он проживал, чтобы подкрепить силы чашкой шоколада. Ксения, осведомившись, который час, в ужасе ответила, что ей пора возвращаться к сеньоре Диас.
– Вы работаете служанкой? – пробормотал до глубины души потрясенный барон.
Узнав, что сеньора намеренно взяла к себе Ксению и Елизавету Порфирьевну, дабы иметь возможность поиздеваться над ними, он вспылил:
– Как смеет эта особа так вести себя! Ваша матушка – дочь графа? Дитя мое, я обещаю вам, что мы найдем выход из ситуации!
Он высадил ее около особняка семейства Диас. На прощание барон подал ей руку, и Ксения снова испытала чувство брезгливости и дискомфорта: ладонь была твердой, ужасно холодной и мокрой.
– Мы еще встретимся с вами, дитя мое! – Барон растянул тонкие губы в усмешке, мелькнул багровый язык. – Я приложу все силы, чтобы спасти вашего отца!
Воодушевленная, Ксения вернулась в дом сеньоры Диас. Та сразу же накинулась на девочку, обвиняя ее в эгоизме и непослушании.
– Ты получила полдня в качестве дополнительного выходного – бушевала сеньора, – а прошлялась неизвестно где до вечера! Учти, больше у тебя не будет выходных в течение всего года! Отправляйся на кухню и помоги кухарке!
Когда Ксения сообщила maman о встрече с австрийским послом, та вяло отреагировала на обещания помощи. Елизавета Порфирьевна была уверена, что ее мужа казнят.
Ксения ждала известий от барона, но тот так и не навестил ее. Через три дня было объявлено о том, что публичная казнь Федора Архиповича состоится на следующей неделе. Ксения была безутешна – получается, что никто не спасет ее papa от виселицы.
В день казни она самовольно ушла из особняка сеньоры Диас – Люсьена пообещала, что хозяйка ни о чем не узнает. Елизавета Порфирьевна наотрез отказалась сопровождать дочь.
– Твой отец получит то, что заслужил! – твердила она. – Я не хочу ничего о нем знать, это он вверг нас в такое ужасное состояние!
Казнь происходила на центральной площади столицы, около старинного собора Богородицы. Посмотреть на то, как будут вешать «этого русского бандита», пришло много эльпараисцев. Ксения встретилась с семейством Шадриных – Иван Иваныч был подавлен, Алешка пытался утешать всхлипывающую Пелагею, которая вела за ручку ничего не понимающего Степу.
Более всего Ксения страшилась нелепых фраз утешения. Она сумела пробраться через всю толпу к эшафоту, который был оцеплен жандармами. Она с ужасом рассматривала виселицу, которая ожидала единственную жертву – ее отца. Ксения, закрыв глаза, принялась горячо молиться, призывая бога смилостивиться над papa и послать ему избавление. Но она понимала, что этого не будет.
Спустя полчаса толпа загудела, показался черный тюремный экипаж. Он остановился около самого помоста, появился Федор Архипович. Собравшиеся заулюлюкали, зашипели, посыпались бранные слова. Ксения со слезами на глазах смотрела на papa – из молодого цветущего мужчины он превратился в жалкого испуганного старика. Алешка, стоявший рядом с Ксенией, сжал ее ладонь, и она испытала благодарность к мальчику.
Жандармы, подталкивая Самдевятова в спину, заставили его подняться по крутым ступенькам на эшафот. Появился статный военный, который громогласно зачитал еще раз решение суда. Федор Архипович в ужасе смотрел на виселицу. Двое палачей схватили его, завели ему руки за спину, связали их и подтащили несчастного к петле.
Толпа продолжала бесноваться, слышались хохот, дурные песни, шуточки. Казнь для людей была очередной забавой и развлечением – примерно как ярмарка или предрождественский базар.
Самдевятов покачнулся, и Ксения увидела, как судорога исказила лицо papa. Она почувствовала, что ей хочется рыдать, но слез не было. Палачи насильно сунули голову Федора Архиповича в толстую петлю. Самдевятов дрожал всем телом, из толпы доносились хамские замечания и грубые выкрики.
Один из палачей подошел к большому рычагу, который приводил в действие механизм в подполе – люк открывался, и приговоренный к смерти повисал в воздухе. Ксения увидела, как его рука легла на рычаг. Военный, спросив что-то у Федора Архиповича, медленно махнул рукой в белой перчатке. Рычаг пошел вниз...