– Сестричка, не уходи!
Он шепотом стал пересказывать свою судьбу, и ужасающие подробности из его уст открыли мне глаза на многое – разгильдяйство в армии, бессмысленные человеческие жертвы, военную муштру. Я поняла, что война – это всегда ад. Под утро этот офицер скончался.
Осип, которого легко ранило, был откомандирован в столицу, хотя он рвался обратно на фронт. Я знала, что матушка, посетив логово Григория Распутина и оставив ему сверток с десятью тысячами рублей, сделала так, чтобы Осип оставался как можно дольше в Петрограде. Родители не хотели потерять и второго сына.
Узнай об этом Осип, фрондер и критик режима, сиюминутно разорвал бы отношения с родителями. Однако он ни о чем не подозревал, проводя большую часть времени с молодой супругой. В декабре 1916 года по столице поползли слухи о том, что Распутин бесследно исчез, а Николя утверждал, что знает из достоверных источников: святого старца убили. Осип заявился к нам во дворец на Мойке и приказал принести ему из подвала несколько бутылок коллекционного шампанского.
– Разве имеется повод для празднования? – осведомился батюшка, на что Осип, пребывавший в эйфории, ответил:
– Гришка издох!
Матушка позволила себе заметить:
– И почему об этом человеке говорят так много плохого?
Осип, разливая шампанское по бокалам, ответил:
– О, теперь о нем вообще ничего говорить не будут и забудут как о страшном сне! Он отправился в ад, и туда ему самая дорога!
– Так уже было, и не раз, – заметил папенька. – Распутин упивался вдрызг, пропадал в кафешантанах или с цыганами, а наши венценосцы рыдали, считая, что его убили враги. Вероятнее всего, это ситуация, как в рассказе Чехова «Шведская спичка»: паршивца Гришку все ищут, сбиваясь с ног, а сей пророк пропадает с девицами в бане или лежит на чьей-то даче в стельку пьяный. Когда очухается, телеграфирует царице: «Маминька, было просветление мне! Молюся за вас. Грыша», и паника прекратится.
Осушив залпом бокал, Осип таинственно ответил:
– Сейчас все по-другому.
Родители вопросительно посмотрели на брата, и тот пояснил:
– Я видел его труп!
Матушка ахнула, папенька побледнел. Осип заявил:
– К великому сожалению, я пропустил удачный момент, и ему размозжили башку при помощи каучуковой гири без моего участия.
– Его прибили гирей? – спросил не без иронии papa. – Каков конец великого целителя!
– Гришку и травили, и стреляли, и гирей били, а под конец сбросили в прорубь, – ответил Осип. – Сколько бы бесов ему ни помогало, выжить он не мог.
Брат не ошибся – тело Распутина, завернутое в шубу, обнаружили примерзшим в полынье, куда его выбросили заговорщики. Гнев императрицы, потерявшей Гришку, был страшен, однако она ничего не могла предпринять против убийц «святого», хотя и требовала их немедленной и жестокой казни. Император, находившийся в Ставке, отдал приказ, и некоторых заговорщиков, принадлежащих к высшему кругу, сослали в родовые имения. Эта мера распространилась и на Осипа, и тщетно мои родители добивались приема у Александры – она заявила, что не желает видеть родителей убийцы.
Матушка, выведенная из себя неподобающим поведением императрицы, заявила во всеуслышанье, что ее сын не принимал участия в ликвидации Гришки:
– И я скорблю по этому поводу! Если бы он был среди тех мужественных людей, которые избавили Россию от страшного призрака, я непременно гордилась бы им!
Слова эти немедленно донесли до императрицы, и нам было запрещено появляться при дворе. Maman, узнав об этом, фыркнула и прокомментировала:
– Велика ли честь посещать умалишенных, чья бездарная абсолютистская политика привела страну на край пропасти.
События, которые последовали за этим, обрушились на нас, как снежная лавина. Император, а затем его младший брат отреклись от престола, Россия стала республикой. Мои родители, в последние годы не питавшие особо нежных чувств к Романовым, были шокированы – они представить себе не могли, что тысячелетний порядок вдруг изменится, причем навсегда.
Осип отправился на фронт (после смерти Распутина сгинуло и его влияние), полный решимости сражаться до победного конца. Николя рассуждал о том, что сбылись его самые смелые мечты:
– Теперь мы станем буржуазной республикой, такой же, как Франция или Американские Штаты. Не исключено, что монархия через некоторое время будет восстановлена – но в сильно урезанной, конституционной форме. А новому строю понадобятся новые силы!
– Ты все еще мечтаешь стать министром или диктатором, – пошутила я, на что братец ответил мне:
– Вот именно!
На улицах царили беспорядки, разруха и голод, мы с родителями уехали в Валуево, Николя же остался в Петрограде. Он заявил, что не может покинуть столицу в столь судьбоносные времена, и только мне было известно, что он не желал расстаться со своим очередным любовником.
В Валуево жизнь шла прежним неспешным чередом. В течение жаркого лета и теплой осени нас достигали новости из Петрограда – через несколько месяцев должны были состояться выборы в первый российский республиканский парламент. И вдруг в конце октября в Валуево пожаловал Николя.
– Еще одна революция, – сказал братец. – Правда, на этот раз большевистская. Уверен, что эти так называемые большевики не продержатся и двух недель.
Николя ошибся – новый режим оказался на удивление жизнеспособным. Простой люд, плененный красивыми обещаниями всеобщего равенства, экспроприации экспроприаторов (под последнее понятие попадали в том числе и мы) и немедленным окончанием войны, пламенно поддержал большевиков.
Папенька никак не мог понять, что это значит – упразднение частной собственности. Николя, курсировавший между столицей и Валуевом, популярно объяснил:
– В Петрограде начинается волна репрессий, новой власти требуются деньги, которые она забирает у нас, представителей ненавистного класса бывших узурпаторов. Посему солдатня ходит по особнякам и конфискует у владельцев все, что ей приглянется. Подобная участь ждет и нас!
Он не ошибся – сначала преданные слуги бросили нас и, унеся золотые сервизы, скрылись в неизвестном направлении. Во дворце остался только подслеповатый верный Филимон, бывший дворецкий моего деда. Николя, приехавший из столицы, потребовал от отца немедленно собрать все ценные вещи. Ночью они зарыли в оранжерее ларцы с драгоценностями. На следующий день к нам пожаловала компания из нескольких солдат, возглавляемых бурно жестикулирующим субъектом в кожаной куртке и кепке.
– Ну что, граждане князья, – ничуть не смущаясь нелепого обращения, заявил бывший конюх, прохаживаясь по столовой, куда нашу семью согнали его подручные. Новенькие сапоги комиссара цокали, куртка скрипела, а рука покоилась на «маузере», висевшем у пояса. – Ваше время прошло, – рассуждал он. – Вы эксплуатировали нас и теперь понесете за это заслуженное наказание!