Глаза болели от солнца.
Столовая в Главном управлении находилась на самом верхнем этаже. Харри прибыл сюда прямиком из Фрогнербада и, проходя по пустым коридорам седьмого этажа, отметил, что Тома Волера тоже нет на месте, хотя свет в кабинете горит. Оглядевшись в дверях, Харри заметил в столовой только одного посетителя, сидевшего за столиком спиной к Харри.
Он подошел к стойке и посмотрел на телевизор, висящий в углу. Показывали розыгрыш лотереи. Харри проследил за тем, как очередной шар катится по желобу, потом звук сделали тише, но он услышал, как женский голос объявил: «Пять. Цифра пять». Кому-то повезло.
Шаркнул отодвигаемый стул.
— Привет, Харри. Они уже закрылись, — раздался голос Тома.
— Знаю, — ответил Харри. — Решил зайти покурить. — Он кивнул на открытую площадку на крыше, которая круглый год служила им курилкой.
Вид оттуда открывался замечательный, но воздух был таким же жарким и душным, как и внизу, на улице. Косые лучи заходящего солнца прошивали город и тонули в Бьёрвике — районе, который готовился сменить привычные шоссе, склады и пустующие дома на оперу, гостиницы и элитное жилье. Богатство собиралось подмять под себя весь город. Харри вспомнился сюжет про африканского сома — большую черную рыбу, которой в засуху не хватает ума перебраться в водоемы поглубже, и ее ловят руками в вонючих, постепенно высыхающих лужах. Строительство уже началось: на фоне закатного неба высились жирафьи силуэты башенных кранов.
— Будет просто супер! — Том подошел совершенно неслышно.
— Поглядим. — Харри затянулся сигаретой. Он не совсем понимал, о чем речь.
— Тебе понравится, — заверил Волер. — Главное привыкнуть.
Харри представил себе, как в грязном, пересохшем водоеме сомы бьют хвостами, беззвучно разевают рты, пытаясь привыкнуть жить без воды.
— Мне нужен ответ, Харри, нужно знать: с нами ты или нет.
Захлебнуться воздухом… Пожалуй, такая смерть для сома — не хуже других. Захлебнуться — это даже относительно удобно.
— Звонила Беата, — сообщил Харри. — Она проверила отпечатки пальцев в телемагазине. Нет ни одного отчетливого, а владелец магазина ничего не помнит.
— Жаль. Эуне говорит, в Швеции к забывчивым свидетелям применяют гипноз. Надо бы взять на вооружение.
— Надо бы.
— После обеда пришли интересные результаты от патологоанатомов о Камилле Луен.
— Хм?
— Оказывается, она была беременна. Второй месяц. Но никто из знакомых, кого мы допросили, не догадывается, от кого мог быть ребенок. Вряд ли это имеет отношение к убийству, но информация интересная.
— Хм…
Они постояли молча. Волер подошел к перилам, облокотился.
— Харри, я знаю, что ты меня не любишь. Я и не прошу меня любить. Но раз уж мы работаем вместе, надо больше доверять друг другу, быть более открытыми…
— Открытыми, говоришь?
— Да. Удивлен?
— Немного.
Том Волер улыбнулся:
— А ты попробуй. Что ты хотел бы знать обо мне? Спрашивай о чем угодно.
Харри подумал, а потом сказал:
— Хорошо. Я хотел бы знать, что заставляет твои шестеренки работать.
— То есть?
— То есть что заставляет тебя просыпаться утром и делать то, что ты делаешь? Зачем все это? Какая у тебя цель?
— Я понял. — Теперь наступило время задуматься Тому. Он долго молчал, потом указал на краны. — Видишь их? Мой прапрадед приехал сюда из Шотландии. Всем его богатством были шесть сатерлендских овец и письмо из абердинского цеха каменщиков. Этого хватило, чтобы его приняли в цех в Осло. Он участвовал в строительстве домов вдоль Акерсельвы и восточнее — вдоль железной дороги. Они стоят до сих пор. Его дело продолжали дети. Потом — внуки. Так очередь дошла до моего отца. Прадед взял норвежскую фамилию, но, когда мы переехали в западную часть города, отец сменил ее на прежнюю — Волер. Wall — стена. Звучит, может, и не слишком гордо, но отец считал, что для будущего судьи она подходит больше, чем Андерсен.
Харри с удивлением посмотрел на Волера:
— Так ты собирался стать судьей?
— Да, когда поступал на юридический, и стал бы, если бы не случай.
— Какой случай?
Волер пожал плечами:
— Несчастный. На производстве. Отец погиб. И вот что странно: когда умирает отец, понимаешь, что дороги в жизни ты выбирал не для себя, а для него. И я понял, что с другими студентами на юридическом не имею ничего общего. Я был наивным идеалистом. Верил, что мы будем высоко нести знамя справедливости и создавать современное правовое государство. А выяснилось, что большинству просто нужна степень и место, на котором можно зарабатывать достаточно, чтобы нравиться девчонкам в Уллерне. А, да что я тебе говорю, ты ведь и сам учился на юриста…
Харри кивнул.
— Наверное, у меня это в крови, — сказал Волер. — Я всегда любил строить. Что-нибудь большое. Когда я был еще совсем маленьким, то строил из конструктора огромные замки — намного больше, чем у остальных детей. А на юридическом понял, что я другой, не такой, как эти людишки с мелкими мыслишками, и через два месяца после похорон пошел поступать в полицейскую академию.
— И стал лучшим из выпуска, если верить слухам.
— Одним из лучших.
— Что же, в полиции у тебя получилось построить свой замок?
— Нет, Харри, не получилось. Ни у кого не получается. В детстве, чтобы мои постройки были выше, я отнимал детали конструктора у других. Весь вопрос в том, что ты хочешь построить. Жалкую маленькую лачугу для жалкой маленькой жизни — или театры и соборы, величественные здания, которые будоражат воображение, заставляя тянуться к возвышенному. — Волер провел рукой по перилам. — Возводить соборы — это призвание, Харри. В Италии каменщиков, погибших при их строительстве, почитали как мучеников. Хотя сооружали соборы на благо человечеству, все до единого они стоят на человеческих костях и крови — так говаривал мой дед. И так будет всегда. На крови моей семьи стоит не одно здание, которое видно отсюда. А мне хочется большей справедливости. Для всех. И я буду использовать те строительные материалы, которые сочту нужными.
Харри посмотрел на огонек своей сигареты:
— И я — тоже строительный материал?
Волер улыбнулся:
— Можно было бы выразиться более деликатно, но мой ответ — да. Если тебе будет угодно. У меня есть варианты… — Он не договорил, но Харри догадывался о продолжении: «…а у тебя — нет».
Глубоко затянувшись, он тихо спросил:
— А если я соглашусь?
Волер поднял бровь и изучающе посмотрел на Харри. Потом ответил:
— Получишь первое задание, которое выполнишь в одиночку, не задавая вопросов. Все до тебя проходили через это. Испытание на верность.