Родители хорошо зарабатывали, семья имела весь набор обеспеченного советского человека: просторную, четырехкомнатную квартиру, дачу, машину и продуктовый паек. Игорь Гостев занимал некий пост на режимном предприятии, вроде был ученым секретарем. Однако, где работал папа, что он делал, Мадлен совершенно не волновало. Она знала лишь одно: ее отец – гений. Об этом ей часто говорила мама, именно в таких словах: отец – гений.
Можно, конечно, обвинить Мадлен в эгоизме, но, скажите честно, кто в четырнадцать лет знает детали о работе родителей? Хорошо, если подростки правильно назовут место службы предков, абсолютное большинство школьников ответит обтекаемо: «Папа, он, того, ну, в общем, в конторе сидит, а мама детей учит».
Мадлен попросту не задумывалась о родителях. Они имелись и должны были существовать всегда, как солнце, небо, звезды. Мы же в курсе, что когда-нибудь наша Вселенная исчезнет, но об этой перспективе не размышляет никто, кроме, может быть, узкой категории специалистов. Вот и Мадо, ясное дело, знала: папа и мама смертны, но то, что они на самом деле когда-нибудь уйдут из жизни, девочке не приходило в голову. Она наивно полагала, что счастье продлится вечно. Да и не казалась ей ее жизнь особо удачной – на Мадо свалилась безответная любовь к однокласснику, и мир представал перед ней в черно-фиолетовом цвете.
В мае месяце, двадцатого числа, Мадлен в самом отвратительном настроении плелась из школы домой. Предстоящие летние каникулы не радовали. Первого июня они с мамой уедут на дачу, и прощай, любовь. Целых три месяца Мадо не увидит своего Ромео, пусть он и не обращает никакого внимания на Джульетту, но все равно хорошо было даже находиться с ним рядом, можно наблюдать за ним исподтишка.
Еле сдерживая слезы, Мадо добралась до родной квартиры, всунула ключ в замочную скважину и удивилась: дверь оказалась незапертой, просто прикрытой. Девочка не насторожилась, ей вообще не было свойственно думать о плохом. Наверное, мама забыла запереть замок. Нехарактерное поведение для Вероники, но ведь всякое случается. Мадлен сняла туфли, помыла руки и крича: «Я пришла!» – отправилась искать маму.
Квартира у Гостевых была, по советским понятиям, огромная, около двухсот квадратных метров. Четыре комнаты и кухня разделялись длинными, извилистыми коридорами, стены которых занимали бесконечные шкафы с книгами.
Не обнаружив маму ни на кухне, ни в гостиной, ни в спальне, ни даже в своей комнате, которую в семье по привычке называли детской, Мадо подошла к двери отцовского кабинета и остановилась около тяжелой дубовой створки. Не то, чтобы папа запрещал заходить туда, Мадо не раз бывала в кабинете и великолепно знала его внутреннее убранство: сплошные стеллажи с толстыми томами, письменный стол, пара кресел и кожаный диван. Но папочке не очень нравилось, если к нему врывались без спроса. И еще он не любил, когда Мадо в отсутствие родителей рылась в письменном столе, а ей в детстве из любопытства нравилось заглядывать в ящики.
Школьница постучала по филенке.
– Мам, ты тут?
Никакого ответа.
– Пап, мама здесь? – на всякий случай поинтересовалась Мадлен и, решив, что соблюла все приличия, потянула дверь на себя.
Увиденная картина ошеломила. Всегда аккуратно прибранная комната была разгромлена, повсюду валялись порванные, скомканные бумаги, книги, ручки, карандаши. Содержимое ящиков письменного стола лежало на ковре, который почему-то из нежно-зеленого стал местами бордовым. Но больше всего Мадо поразили стеллажи. Один отсек с книжными полками оказался непостижимым образом отодвинут в сторону, а в том месте, где он обычно находился, зияла ниша. Плохо понимая, что случилось, Мадо решила заглянуть туда, для этого ей надо было обойти двухтумбовый, похожий на танк стол, который стоял в самом центре кабинета. Школьница обогнула рабочее место папы и увидела два тела. Ника и Игорь лежали скрючившись, а вокруг темнели бордовые пятна.
Дальнейшее помнилось Мадлен смутно. Вроде она бросилась к родителям, попыталась обнять маму, потом закричала. Откуда ни возьмись появились двое мужчин, которые начали приближаться. И только тут до девочки дошло: в квартире грабители, они убили маму с папой, а сейчас хотят убить и ее.
Завизжав от ужаса, Мадлен вскочила в нишу и дернула за стеллаж. Полки неожиданно послушно встали на место, в шкафу-тайнике воцарилась темнота и тишина. Девочка ощутила себя в безопасности и внезапно потеряла сознание.
Потом была больница, в которой она провела много времени. Затем осиротевшую Мадлен поместили в интернат. Что может быть хуже для домашнего, избалованного ребенка, чем оказаться на попечении государства? Да еще детдом Мадо попался неудачный – там откровенно травили тех, кто отличался от членов стаи. Гостевой доставалось ото всех: от учителей, воспитателей и одноклассников. Каждый норовил при любой возможности напомнить: «Тут тебе не дома, нечего выпендриваться, профессорская дочка».
Мадлен затаилась. Она понимала, что нужно просто перетерпеть какое-то время, и она снова окажется дома. Девочка знала: в интернате держат лишь до получения паспорта, а потом вали на все четыре стороны, дальше живи самостоятельно. Но у Мадо имелась квартира, которую никто не мог забрать, и еще была няня Настя. Анастасия жила в скромной однушке около Гостевых и помогала Веронике по хозяйству. После несчастья с родителями Настя не бросила Мадо – приходила к девочке в больницу, а потом навещала в детдоме.
– Забери меня отсюда, – однажды заплакала Мадлен на плече у бывшей домработницы и няни.
Анастасия горестно вздохнула.
– Так уж пыталась. Не дают!
– Почему? – захлюпала носом Мадо.
– Не подхожу на роль приемной матери, – пояснила Настя. – Во-первых, не замужем, во-вторых, мало зарабатываю. Ничего, тебе не долго осталось, вернешься домой, я вроде тетки тебе стану, никто нам не указ будет. Потерпи, Мадюня, сцепи зубы…
Школьница послушалась Настю и с достоинством вынесла все испытания. А их было много. Кроме неприятностей в детдоме, имелись еще другие малоприятные вещи. Милиция активно вела поиск убийц Гостевых, и Мадлен часто вызывали к следователям. Те каждый раз были новыми, незнакомыми, но вопросы они по большей части задавали одинаковые: расскажи, что увидела в тот день; говорил ли папа раньше о тайнике: где он работал, чем занимался, куда клал документы; обсуждали ли мама и папа дома служебные дела…
Мадлен ощущала себя полнейшей идиоткой, потому что на большую часть вопросов вынуждена была отвечать «нет». Очень некомфортно понимать, что ты ничего не знаешь о жизни родителей. Но сотрудники милиции Мадлен не осуждали. Более того, в глазах некоторых из них мелькала откровенная жалость, многие следователи угощали сироту конфетами и бутербродами.