– Жизнь – нет, но я пытаюсь.
Он кивнул и встал, хлопнув в ладоши.
– Она – редкая находка, Жан-Клод.
– Спасибо, – ответил Жан-Клод, будто комплимент был ему, а не мне.
– Сделать эти эксперименты честными, Анита, – сказал Сэмюэл, – это значит вот что: Жан-Клоду придется признать перед другими мастерами, что вы все понятия не имеете о пределах твоей силы. Это значит признать свою слабость и растерянность, в то время как вам в этот уикенд нужны прежде всего сила, уверенность и несокрушимая власть.
– Несокрушимой власти не бывает, – сказала я.
– Туше, – поклонился он, – но мои слова остаются верными. Так показать другим мастерам свою неуверенность – это почти самоубийственно. – Он подошел и встал передо мной. – Подумай вот о чем, Анита: если у тебя есть ребенок, то ты уже рискуешь не только собой. Твое чувство честной игры – стоит ли оно того, чтобы показывать другим мастерам городов собственную слабость? Что подумают они, если ты признаешь, что эта сила для тебя новая? Не решат ли они, что тебя следует уничтожить, пока ты не поработила нас всех?
Жан-Клод встал сбоку от меня, с другой стороны подошел Мика. Я только таращилась на Сэмюэла, не находя слов.
– Я не желаю тебе вреда, Анита, но я не так опаслив, как другие. Опасливые будут для тебя опасны.
– Если мы не можем сказать правду, что ты предлагаешь? – спросила я.
– А просто соврать ты не можешь?
– Я не очень это умею.
Он улыбнулся Жан-Клоду:
– Как ты уживаешься с нею и с Ульфриком? Они же совершенно оба неуправляемые.
– Ты себе и представить не можешь, – ответил Жан-Клод.
Сэмюэл снова рассмеялся, и тут же лицо его успокоилось, будто смех был оптической иллюзией.
– Скажи мастерам, что ты хочешь проверить, насколько сильны кандидаты, могут ли они противостоять твоей полной силе. Скажи, что если кандидат окажется слабым, он может быть навеки порабощен, станет слугой, ибо Жан-Клод настолько силен, что это уже случилось с несколькими низшими вампирами из Церкви Вечной Жизни.
– Такое действительно было с несколькими членами церкви, – сказала я.
Он снова улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла:
– Так я слышал.
Я посмотрела на Жан-Клода:
– Это ты ему рассказал?
– Нет.
– В ваших землях есть шпионы, Анита. Слишком вы сильны, чтобы у вас не было шпионов, работающих на мастеров, согласившихся сегодня приехать. Никто из нас не согласился бы на это, не имея некоторых собственных разведданных. Никто из нас никому не доверяет настолько.
– Этого только не хватало, – сказала я.
– Но это точно обрисовывает ситуацию, Анита. Ты можешь сказать правду – что хочешь посмотреть, достаточно ли кандидаты сильны, смогут ли противостоять твоей силе, ибо истинный pomme de sang, как ты точно заметила, не должен быть так сильно к тебе привязан метафизически. Есть тех, кто уже к тебе привязан, это как есть собственную руку. Желудок наполнить можно, но энергии затратишь больше, чем получишь.
– Мы до этого не сразу додумались, – сказала я.
Он снова слегка поклонился:
– Твой новый pomme de sang должен быть независим и достаточно силен для этой роли. Вполне разумное требование.
– И план хороший, – согласился Жан-Клод.
– А что если все они падут перед этим… как бы назвать… перед моими чарами? Если я слишком сильный некромант для них для всех?
– Тогда бал отменяется, – ответил Сэмюэл. – Невозможно быть Золушкой, если все принцы за тобой гоняются.
– Я не Золушка, – ответила я, – я сама и есть принц.
Он улыбнулся – и опять улыбка до глаз не дошла.
– Хорошо, принц, но смысл все равно тот же. Нельзя быть принцем, если все принцессы тебя хотят, потому что тогда ни одна не будет тебе под стать. Даже Жан-Клод.
Они переглянулись, и это замечание вместе со взглядом навело меня на мысль, не были ли они такими же «друзьями», как Жан-Клод с Огюстином. Они говорили, что нет, но уж очень многозначителен был взгляд.
– Мы сделаем так, как ты предлагаешь, Сэмюэл. И я знаю, что могу положиться на тебя, что ты ничего этого не разгласишь.
– В этом я даю тебе слово, – сказал он и снова обернулся ко мне. – Я никогда не подвергну тебя опасности. Я хочу, чтобы ты попыталась привести Самсона в силу, Анита. Не буду настаивать, чтобы он был первым, но хотелось бы лучше раньше, чем позже.
– Я знаю только, что это будет не сегодня, – ответила я.
Он улыбнулся – на этот раз глаза чуть заискрились весельем.
– Нет, конечно, не сегодня. Мне кажется, твоя тарелка уже полна и без Самсона.
Он поклонился Жан-Клоду, Самсон последовал его примеру. Потом они повернулись и вышли.
Молчание разорвал голос Клодии:
– Хочешь, я пойду и принесу тест на беременность?
– У нас с собой в сумке есть парочка, – ответил Мика.
У меня вдруг так пересохло горло, что дышать стало трудно.
Из дальнего коридора появились Лизандро и Натэниел.
– Я что-то пропустил? – спросил Натэниел.
Я на него посмотрела, и наверное, нехорошее у меня было лицо, потому что он подошел ко мне, обнял меня обеими руками, и я не возразила.
– Она пропустила целый месяц, можно не ждать до утра с тестом, – сказала Клодия.
Хотела я попросить ее перестать – перестать говорить, перестать помогать, но она была права. Задержка у меня была не на две недели, как я говорила Ронни. У меня месячные могли сдвигаться туда-сюда недели на две, в зависимости от гормонального цикла, наверное. Если мне считать, как всем женщинам, то уже почти четыре недели было запаздывание, а не две. Две недели ноября, но четыре с того времени, как должна была быть кровь. Четыре недели – тут тест точно сработает.
Тест на беременность – это плоский кусочек пластика с окошечками. Маленький, помещается у меня в кулаке, и еще место остается, а рука у меня не очень большая. И от такой мелочи столько народу может расстроиться. Но вообще-то, если я беременна, то ребенок сейчас еще меньше теста. Кусочек пластика и еще меньший комочек клеток, и вот – вся моя жизнь от этого зависит. Ну, конечно, я не умру, если ответ «да», но ощущение – что вроде как даже и умру.
Во-первых, никакого тебе достоинства. На эту пластиковую палочку пописать надо. Или в какую-нибудь емкость, а потом туда палочку сунуть и вынуть. Потом подождать, пока появятся полосочки: одна – не беременна, две полосочки – беременна. Все просто.