— Папа спустился в погреб, — пояснила Мери. — Я была на кухне и слышала его шаги на лестнице, ведущей в подвал.
— Чтобы достать оттуда бутылку бренди?
На это все лишь покачали головами и сказали, что не знают, зачем их отец спускался в подвал. Выяснилось, только Мери слышала, как он возвращался, но она была занята ужином и не обратила на него внимания.
— Тогда у меня еще один вопрос. Не могли бы вы все рассказать, где находились между половиной шестого и восемью часами?
Вначале поднялся протестующий гул. Но затем Мэтт важно покачал головой и сказал:
— Правильно. Это может помочь делу. Они всегда об этом спрашивают… Я читал… Давай спрашивай, Джефф… То есть, наоборот, я могу ответить?
— Пожалуйста.
— Мне особо нечего рассказывать. Я вернулся из офиса в половине шестого — это я уже вам сообщил. Поднялся наверх. Заглянул к маме. Она чувствовала себя неважно, но ничего такого особенного с ней не было. Она сидела у окна в качалке, завернувшись в плед. Я прошел к себе, умылся. Потом присел, проглядел газету, которую купил на обратном пути. А то все начнут ее хватать… В шесть прозвенел гонг на ужин.
— Минуточку… — перебил его я. — Насколько я помню слова Мери, ты к тому времени уже был на кухне и взял поднос с едой для миссис Куэйл…
Мэтт щелкнул пальцами. Его румяное лицо побагровело, и он смущенно засмеялся:
— Верно, черт побери. Я и не подозревал, что свидетель может так запутаться в своих показаниях. Так вот, я и правда спустился вниз до гонга. Поднос был уже приготовлен, и я взял его и пошел наверх.
— Ты кого-нибудь встретил?
— Только отца. Он как раз спускался. Он приподнял салфетку, поглядел, что я несу, сказал, что это как раз то, что надо, и двинулся в столовую.
— Значит, ты был единственным, кто…
Внезапно смысл того, к чему я клонил, дошел до Мэтта, его голубые глаза еще больше выпучились, и он стал делать руками такие движения, словно неистово тряс кого-то невидимого за шею.
— Нет-нет… Честное слово. Ты хочешь сказать, что я отравил родную мать?..
В его голосе послышались истерические нотки. Я сказал:
— Ничего подобного, Мэтт. Пожалуйста, продолжай. Ты отнес ей поднос, так? И пока она ела, ты был с ней?
— Нет-нет. Я открыл дверь, увидел, что она дремлет в кресле. Она так мало спит, что мне стало жалко ее будить. Я просто поставил поднос на стол и вышел. Я понимал, что она скоро проснется…
— Что же ты наделал, Мэтт! — жалобно воскликнула Мери. — Ты позволил остыть горячим гренкам на молоке? Ну почему в этом доме все делается шиворот-навыворот? — проговорила она, заламывая руки.
Мэтт обернулся к ней, опустил голову и сказал:
— Послушай, милая сестрица. Послушай внимательно. Кто-то попытался отравить мышьяком маму, кто-то вошел в ее комнату, пока она спала, и подсыпал яд. И я не могу понять, какое значение имеет тот факт, что гренки могли остыть. Будь немножко поблагоразумнее. А ты, Джефф, продолжай.
— Следовательно, после твоего ухода в комнату мог войти кто угодно. Пока твоя мать спала…
— Угу. Мы начали ужинать только минут десять седьмого, потому что в столовой были только мы с отцом. Джинни вообще в доме не было. А ты где была, Мери?
— Я пошла узнать у мамы насчет… ой, я уже не помню, насчет чего именно. В общем, я пошла вскоре после того, как Мэтт отнес ей поднос. Мама как раз проснулась. Я посмотрела, как она начала есть, а потом спустилась в столовую. Там уже были Джинни и Кларисса, и мы начали ужинать.
— Я тоже там был, — вставил доктор Твиллс.
Мери вздрогнула и виновато посмотрела на него.
— Ну разумеется, Уолтер. Я это и хотела сказать. Только ты немного опоздал.
— Я был у себя в комнате, я работал весь день. Тогда-то я и обнаружил… Впрочем, это не важно, — оборвал он сам себя. — А что остальные?
— Я уже вам рассказывала, что ездила за продуктами, — напомнила Кларисса. — После этого, когда я уже вернулась, Джинни одолжила у меня машину — она собиралась в город. А я пошла к себе и прилегла. Я не выходила из комнаты до самого ужина. Вот и все, что я могу сообщить.
— Я ездила в городскую библиотеку за книгой, — сказала Джинни. — Это и объясняет мое отсутствие…
Доктор Твиллс вышел из-за кресла жены и сказал:
— Позвольте, я расскажу, что было дальше. После обеда судья удалился в библиотеку, где и оставался. И гиоскин, и мышьяк были подложены до этого времени, а потому, полагаю, наши дальнейшие передвижения уже не имеют значения. Миссис Куэйл почувствовала себя плохо в половине восьмого.
— Мышьяк действует так быстро? — спросил я.
— В таких больших дозах — да. Она бы скончалась, если бы я не заподозрил неладное и стал вводить средства против неврита, а не мышьякового отравления. Доза была огромной, ведь вообще-то мышьяк — медленный яд…
— Ты знал об этом? — спросила меня Джинни.
— Да, знал. Теперь вот что. Учитывая, что судья пошел в библиотеку сразу после ужина, то есть примерно в шесть сорок пять, делаем вывод: гиоскин попал в сифон в промежутке между половиной шестого и шестью сорока пятью. То есть в течение часа с небольшим. Необходимо знать следующее: когда в этом промежутке судьи не было в библиотеке и, стало быть, когда злоумышленник мог туда пойти незамеченным. Мери слышала, как отец спускался в погреб в половине шестого. Мэтт видел, как он спускался в столовую вскоре после шести. Кто-нибудь видел его в этом промежутке?
Я окинул взглядом родственников судьи, но на их лицах не выразилось желания поделиться со мной этими сведениями.
— Придется подождать и спросить его самого, что он делал в эти полчаса, — сказал я.
— Дело в том, — пробормотал Твиллс, — что до обеда в библиотеку мог зайти любой…
— Кроме меня, — напомнила Джинни. — Я была в городе.
— Кроме тебя, — уступил Твиллс. — Теперь поднос. За те десять минут, что Мэтт принес поднос и оставил его в комнате миссис Куэйл, там мог побывать кто угодно. Любой из нас.
Мэтт испустил тяжкий вздох. Снова его рука заходила по лацкану.
— Ты забываешь, Уолтер, что я спустился сразу после того, как оставил поднос в маминой комнате. Папа может подтвердить, что я был в столовой еще до того, как мы начали есть…
Настала очередная пауза. Джинни соскользнула со стола и встала, уперев руки в бока. Она глядела на брата с явным любопытством.
— Какой отличный из тебя адвокат! Просто чудо! Ты отнес поднос наверх. У тебя была прекрасная возможность положить мышьяк. И вот теперь ты говоришь: «Я ни в чем не виноват. У меня прекрасное алиби. После того как дело было сделано».
Мэтт не рассердился. Он пришел в такой ужас, что сделался совершенно беспомощным.