Но все-таки похлопала рукой за коробками с чаем – просто так, на всякий случай. И вытащила из дальнего угла открытую пачку „Мальборо“ – свекровь не терпела женских сигарет.
Торопливо открыв ее, Катя убедилась, что не хватает всего одной сигареты, и опустилась на табуретку, сжав пачку в руке.
– Я не покупала сигареты, – недоуменно сказала она вслух. – И что это значит?
„Это значит, что кто-то другой их купил, – издевательски мягко проговорил Циничный голос. – Логично, правда? Или ты думаешь, что они сами оказались в шкафу? Остались от уехавших родственников?“
Версия с уехавшими родственниками была очень неплоха. Но Катя хорошо помнила, как сразу после переезда отмывала кухню. Из шкафа она собственными руками выкинула старые упаковки манки и риса и протерла полки. Никаких сигарет, разумеется, в нем не было.
– Кто-то другой их купил… Но они не выходят из дома!
Тихий смех Циничного был ей ответом.
Катя спрятала сигареты обратно за пачки с чаем и вздрогнула, когда услышала шаги по коридору.
– Котенок? – Артур заглянул в кухню и скорчил умильное лицо. – Ты скоро, малыш?
– Сейчас посуду домою и приду.
Муж кинул недоуменный взгляд на пустую раковину, пожал плечами и ушел. Катя плотно прикрыла за ним дверь и опустилась на табуретку.
Мысль о том, что домочадцы вовсе не сидят в квартире, как заключенные, а все-таки выходят наружу, поразила ее. Как же так… Ей столько твердили о том, что главное – конспирация, что бандиты могут выследить их, что никому из Ашотянов нельзя показываться на улице, и что же получается? Что все это ерунда?
„Постой, почему же ерунда? – возразила Кате ее совестливая сторона. – Вовсе нет. Просто Диана Арутюновна не выдержала и сорвалась. Ей очень хотелось курить. Ты не курильщик, не знаешь, как это затягивает“.
– Но тогда попросила бы меня! – возмутилась Катя.
„Свекровь знала, что ты не любишь, когда она курит на кухне. А может, ей просто невыносимо захотелось курить. Собралась, вышла, добежала до магазина. Они и тебе-то ничего не сказали, потому что понимали, как ты к этому отнесешься. Их можно понять. Представь себе, что это ты сидела бы дома взаперти целых полгода“.
– Три месяца, – возразила себе Катя. – Все равно не нужно было врать.
Она вышла из кухни с неприятным чувством. И смогла определить его словами только спустя несколько минут, разглядывая в ванной в зеркале свое усталое лицо, как-то резко повзрослевшее за последний месяц. „Интересно, в чем еще они меня обманывают“?
Катина неожиданная находка подтвердила ее смутные подозрения о том, что и свекровь, и Седа, и Артур постоянно врут ей. Голос совести пытался вякнуть, что она хочет сделать их виноватыми перед ней, но Катя резко велела ему заткнуться.
Она оглядела ванную комнату, пытаясь найти мелкие изменения. Интуиция подсказывала: она вот-вот заметит что-то такое, что ей необходимо знать.
– Полотенца, – бормотала Катя, рассматривая привычные вещи, – зубные щетки, туалетная бумага… Все на месте.
На секунду ей стало смешно. Что она ищет? Лишний рулон туалетной бумаги? Очередное подтверждение тому, что Седа, убираясь, никогда не моет сантехнику? Это и так известно без всяких нашептываний интуиции.
И все-таки что-то должно было быть.
– Хватит глупостями заниматься, – неуверенно сказала она себе. – В конце концов, почему я так уверена, что искать нужно именно в ванной? И потом – что искать?
Она вытерла лицо, неловким жестом повесила полотенце, и оно упало на пол. Чертыхнувшись про себя, Катя присела на корточки и увидела под ванной кусок старой половой тряпки, которую она собиралась выкинуть. Наплевав на пыль и грязь, она сунула руку под ржавую ванну и, брезгливо морщась, вытащила ошметок дерюги, свернутой в маленький рулончик. Конец дерюги размотался, и Кате на колени вывалилась деревянная фигурка русалки.
Лето 1984 года. Село Кудряшово
Вечером Олег Борисович Вотчин вышел из дома Мишки Левушина, шарахнулся от дворовой собаки и, ничего не соображая, направился в сад. На полпути он опомнился, вернулся обратно и вышел за калитку. Собака недовольно заворчала ему вслед.
– Чертовщина какая-то, – пробормотал Вотчин себе под нос. – Что тут творится?
После того как Олег Борисович подслушал рассказ парня, прибежавшего утром к его хозяйке, он осторожно выведал у Марьи Авдотьевны подробности появления у нее скульптуры и отправился проводить собственное расследование. У Натальи Котик он просидел сорок минут, прежде чем навел ее на тему, которая его интересовала. С Левушиным оказалось проще – парень, хоть и без охоты, но все же рассказал то, что требовалось Вотчину.
– Значит, смирная стала теща, – в десятый раз уточнил Олег Борисович, недоверчиво глядя на хмурого Мишку.
– Не то слово. То подаст, это принесет, слова злого не скажет… А, провались оно все пропадом!
Вотчин не понял, чем недоволен бывший владелец русалки. Но это было и не важно. Важно другое…
– Получается, ты у нас желания исполняешь? – Он недоверчиво посмотрел на деревянную фигурку, покачал головой.
Если рассказ Мишки Левушина можно было списать на его буйное воображение, то с Натальей Котик дело обстояло иначе. Олег Борисович видел красавицу – полную, пышногрудую, с осанкой боярыни. А она сама говорила, что была дурнушкой. Впрочем, Наталья, как быстро понял Вотчин, особым умом не отличалась и могла сдуру придумать о себе всякую ерунду. Но ее слова подтверждала его хозяйка. „Была корова коровой, а стала – королевишна“, – сказала Марья Авдотьевна, и у Вотчина не было причины не верить ее словам.
С третьим человеком – молодым парнем лет восемнадцати из соседнего села, внуком покойной приятельницы Марьи Авдотьевны, Олег Борисович не говорил. Он сильно сомневался в том, что парень согласится хоть что-то рассказывать о русалке. Но все, что нужно, Вотчин и так знал: парень утром признался, что хотел убить человека, а вечером того убили. В том, что убийство произошло на самом деле, сомневаться не приходилось: два соседних села и все Кудряшово шумели и обсуждали, что у Черной запруды закололи ножом одного из трех братьев.
Больше всего Вотчина удивляло, что владельцы русалки без всякого сомнения верили в то, что она исполняет желание. Кроме одного человека – его хозяйки, Марьи Авдотьевны. Она вообще не понимала, о чем идет речь, словно фантазия ее была наглухо закрыта от мысли о такой возможности. „Может, дело в том, что старуха – верующая, а остальные нет? – размышлял Вотчин, сворачивая на темную узенькую улочку. – Или и впрямь причина только в русалке? Я ведь, признаться, и сам не удивился, когда услышал…“
Сзади прошуршали шаги, и Олег Борисович обернулся. На улочку свернул человек и быстро приближался к нему. Вотчину стало не по себе. В первую секунду он хотел дождаться идущего и поздороваться, но в следующую, ведомый неизвестным ему чувством, быстро пошел прочь.