Должно быть, я всегда ощущал их взаимную антипатию, хотя никогда не говорил об этом открыто. Все эти годы они, несмотря на неприязнь друг к другу, как-то уживались, и только сейчас, когда они начали с особым тщанием скрывать свою антипатию, у меня возник вопрос о том, что же породило ее.
Первым на ум приходит отношение Рафаэля к моей матери: он испытывал к ней особые чувства. Но это объяснило бы только его неприязнь к моему отцу, обладавшему тем, что Рафаэль так хотел заполучить. Это не объясняет отцовскую нелюбовь к Рафаэлю. Здесь должно быть что-то еще.
«Возможно, дело в том, что Рафаэль мог дать вам и чего не мог дать вам отец?» — предлагаете вы еще один вариант.
Это верно, мой папа не владеет ни одним музыкальным инструментом, но мне кажется, что его неприязненное отношение к Рафаэлю кроется в чем-то более глубинном, даже атавистичном.
Когда мы покинули загон со слонами и отправились на поиски коал, я спросил Рафаэля: «Сегодня тебе было велено вывести меня на улицу?»
Он не отрицал этого. «Ричард говорит, что ты слишком много думаешь о прошлом и избегаешь заниматься настоящим».
«А ты как считаешь?»
«Я доверяю доктору Роуз. Как минимум, я доверяю доктору Роузу-отцу. А что касается доктора Роуз-дочери, то, полагаю, она обсуждает этот случай со своим отцом». Произнеся слово «случай», Рафаэль с тревогой взглянул на меня, ведь оно низводило меня до уровня редкого феномена, описание которого вскоре появится в том или ином психиатрическом журнале, причем имя мое будет скрупулезно вычеркнуто, но все остальное, неоновыми стрелками указывающее на меня как на пациента, останется. «Он десятки лет занимался тем, что происходит сейчас с тобой, и наверняка делился опытом с дочерью».
«А что, по-твоему, со мной происходит?»
«Я знаю, как она называет это. Какая-то там амнезия».
«Папа сказал тебе?»
«Конечно сказал, как же иначе? Ведь твоя карьера имеет отношение и ко мне».
«Но ты сам в амнезию не веришь?»
«Гидеон, я не в том положении, чтобы верить или не верить
чему-либо».
Он подвел меня к вольеру с коалами, внутри которого из пола торчали под разными углами ветки, изображая заросли эвкалипта, а о природном месте обитания диких коал напоминало панно с изображением леса, нарисованное на высокой розовой стене. Единственный некрупный медведь спал в перекрестье двух веток; рядом с ним висело ведро, наполненное листьями, служившими ему кормом. Вместо травы и почвы под медведем был бетон, а вокруг ни кустика, ни укрытия, ни игрушки. У одинокого коалы не было товарищей, только посетители вольера, которые свистели и кричали ему, недовольные тем, что ночное по своей природе животное отказывается изменить свой образ жизни в соответствии с их расписанием.
Я смотрел на все это, и на душе у меня росла тяжесть. «Господи, и зачем только люди ходят в зоопарк?»
«Это напоминает им об их свободе».
«Чтобы в полной мере насладиться своим превосходством».
«Да, и это тоже. В конце концов, ведь именно мы, люди, держим ключи от клеток».
«А-а, — протянул я. — Я так и знал, что за этой прогулкой в Риджентс-парк кроется нечто большее, чем просто желание подышать свежим воздухом. Прежде я не замечал за тобой особой любви ни к пешеходным прогулкам, ни к животным. Так что сказал тебе папа? "Покажи Гидеону, как ему повезло. Покажи ему, какой тяжелой может быть жизнь"?»
«Если бы у него и были такие намерения, то он бы нашел место похуже, чем зоопарк».
«Тогда что? Только не говори мне, что сам выдумал идею с зоопарком».
«Ты слишком много размышляешь. Это вредно. И он это понимает».
Я невесело рассмеялся. «Как будто то, что уже случилось, не вредно!»
«Мы не знаем точно, что случилось. Мы можем только строить догадки. И эта амнезия, уж не знаю, какая именно, — не более чем предположение».
«Значит, он советовался с тобой. Вот уж не думал, что такое возможно, учитывая ваши прошлые отношения».
Рафаэль не сводил глаз с несчастного коалы. «Мои отношения с твоим отцом тебя не касаются», — произнес он ровным голосом, но капельки пота — извечная его Немезида — уже показались на его лбу. Еще пара минут — и с его лица потечет, и ему придется утираться носовым платком.
«Ты ведь был в доме, когда утонула Соня, — сказал я. — Папа рассказал мне. То есть ты все знал с самого начала. Знал, что случилось, что привело к ее смерти и что за этим последовало».
«Давай выпьем где-нибудь чаю», — предложил Рафаэль.
Мы дошагали до ресторана на Барклейс-корт, хотя нас вполне устроил бы и обычный киоск с холодными и горячими напитками. Рафаэль не сказал ни слова, пока не изучил непритязательное меню. Подозвав средних лет официантку в старомодных очках, он заказал себе чай «дарджилинг» и кексы.
Она бодро покивала: «Будет сделано, дорогуша» — и стала ждать моего заказа, постукивая карандашом по блокнотику. Я попросил то же, что и Рафаэль, хотя есть не хотел. Официантка все записала и удалилась.
Время было между обедом и ужином, поэтому ресторан стоял полупустой, а рядом с нами вообще никого. Мы сидели за столиком у окна, и Рафаэлю оставалось лишь направить все свое внимание на улицу, где мужчина старался вытащить из колеса детской коляски застрявшее там одеяльце, а рядом стояла женщина с малышом на руках и подсказывала мужчине, что делать.
Я сказал: «По моим воспоминаниям. Соня утонула ночью или поздно вечером. Но если так, то непонятно, что ты делал в доме в такой час. Папа сказал мне, что ты был у нас».
«Она утонула ближе к вечеру, часов в пять или шесть. Я задержался, чтобы сделать несколько телефонных звонков».
«Папа говорил, что ты, вероятно, связывался с Джульярдом».
«После того как тебе сделали предложение, я очень хотел, чтобы ты поехал туда, и всеми средствами старался поддержать эту идею. Мне и в голову не могло прийти, что кто-нибудь способен отказаться от приглашения в Джульярд…»
«Как они узнали обо мне? Я уже отыграл несколько концертов, но не помню, чтобы подавал заявление туда. Помню только, что меня пригласили там учиться».
«Это я им написал. Послал твои записи. Отзывы. Статью о тебе, которую напечатали в "Радио таймс". В Джульярде тобой заинтересовались и прислали анкету и форму для заявления, и я все заполнил».
«Папа знал об этом?»
И вновь на его лбу заблестели бисерины пота; на этот раз Рафаэль воспользовался салфетками, стоявшими в стаканчике на столе. Он сказал: «Я хотел показать ему приглашение уже оформленным, как решенное дело. Мне казалось, что, увидев готовое приглашение, твой отец согласится отправить тебя в Нью-Йорк».
«Но на это не нашлось денег», — с горечью подытожил я. И как ни странно, в этот миг я вновь почувствовал то жгучее, граничащее с яростью разочарование, вызванное знанием, что Джульярд недоступен мне, восьмилетнему мальчику, потому что нам не хватает денег, потому что в нашей жизни денег всегда не хватало и будет не хватать.