Следующая реплика Рафаэля удивила меня: «Деньги никогда не были решающим моментом в этом вопросе. Мы бы как-нибудь нашли нужную сумму. В этом я никогда не сомневался. К тому же тебе предложили стипендию. Однако твой отец и слышать не хотел, чтобы ты учился там. Он не хотел разделять семью. Я полагал, что его главной заботой были родители и что он не может их оставить, и поэтому предложил сам отвезти тебя в Нью-Йорк, чтобы все остальные могли не покидать Лондон. Но и это решение его не устроило».
«Так значит, это не из-за финансов? А я-то всегда думал…»
«Нет. В конечном счете дело было не в финансах».
Должно быть, на моем лице отразились растерянность и обида, потому что Рафаэль торопливо стал объяснять: «Твой отец считал, что тебе Джульярд не нужен, Гидеон, и я рассматриваю это как комплимент нам обоим. Он считал, что ты получаешь достаточно и здесь, в Лондоне, занимаясь со мной, и что ты преуспеешь и без переезда в Нью-Йорк. Время доказало его правоту. Смотри, кем ты стал сегодня».
«Ага. Только посмотри», — с иронией промолвил я. Рафаэль попал в ту же ловушку, в которую уже попадал я, доктор Роуз.
Смотрите, кем я стал сегодня: сижу скорчившись в кресле у! окна музыкальной комнаты, где звучит что угодно, кроме музыки. Я торопливо записываю случайные мысли, пытаясь — хотя и не верю в результат — вспомнить подробности своей жизни, которые мое подсознание решило стереть из моих воспоминаний. И теперь я узнаю, что даже то немногое, что я сумел раскопать в завалах памяти, — например, приглашение в Джульярд и обстоятельства, помешавшие нам принять его, — оказывается не точным. Чему же мне верить, доктор Роуз, на что полагаться?
«Вы сами поймете», — тихо отвечаете вы.
Но я спрашиваю вас, откуда такая уверенность. Факты моего прошлого все чаще представляются мне в виде движущихся мишеней, и они скачут на фоне лиц, которых я не видел долгие годы. Так действительно ли это факты, доктор Роуз, или лишь то, что я желаю считать фактами?
Я попросил Рафаэля: «Расскажи о том, что случилось, когда! утонула Соня. Расскажи про тот вечер, про тот день. Как все было? Убедить папу говорить на эту тему…» Я потряс головой. Вернулась официантка с нашим чаем и кексами, разложенными на пластмассовом подносе. Следуя идее оформления зоопарка в целом, поднос был выкрашен так, чтобы выглядеть не тем, чей является, в данном случае — под дерево. Женщина расставила перед нами чашки, блюдца, тарелки и чайники. Я подождал, пока она не закончит, и продолжил: «Он почти ничего не рассказывает мне. Если я хочу говорить о музыке или о скрипке, то все в порядке. Он считает это прогрессом. Если же я сворачиваю в сторону… Он последует за мной, но для него это сущий ад. Я вижу».
«То было адом для всех».
«Включая Катю Вольф?»
«Я бы сказал, что ее ад пришел позднее. Она и предполагать не могла, что суд определит ей двадцать лет заключения».
«Так вот почему на суде… Я читал, что она вскочила и пыталась сделать заявление после того, как судья зачитал приговор».
«Да? — удивился Рафаэль. — Этого я не знал. В день вынесения приговора я не ходил в суд. К тому времени мне уже хватило сцен правосудия на всю дальнейшую жизнь».
«Но ты ходил вместе с ней в полицейский участок. В самом начале. В одной из газет я видел фотографию, где вы вдвоем выходите из участка».
«Скорее всего, это было простое совпадение. Полиция всех вызывала на допросы и дачу показаний. Почти все мы были там не раз и не два».
«И Сара Джейн тоже?»
«Ну да, наверное. А почему ты спрашиваешь о ней?»
«Мне нужно будет повидать ее».
Рафаэль намазал маслом свой кекс и поднес ко рту, но не откусил, а уставился на меня, словно позабыв обо всем. «С какой целью, Гидеон?»
«Это просто одно из направлений, которое мне хотелось бы изучить. Доктор Роуз предлагает то же самое: следовать моим инстинктам, искать связи, пытаться найти то, что пробудит память».
«Твой отец не обрадуется, узнав о твоем намерении».
«А ты отключи телефон».
Рафаэль откусил от кекса огромный кусок, явно пытаясь скрыть смущение оттого, что его вывели на чистую воду. Но неужели он всерьез надеялся, что я не догадаюсь об их ежедневных консилиумах с отцом относительно моего прогресса или отсутствия такового? Ведь их двоих самым кардинальным образом затронуло происходящее со мной, и помимо Либби и вас, Доктор Роуз, только они знают об истинном масштабе моих проблем.
«Что ты надеешься получить от встречи с Сарой Джейн Беккет, при условии, конечно, что ты сможешь разыскать ее?»
«Она живет в Челтнеме, — сообщил я. — Уже много лет. Я получаю от нее по открытке на каждый день рождения и на Рождество. А ты разве нет?»
«Ну ладно, значит, она живет в Челтнеме, — сказал он, игнорируя мой вопрос. — Чем она поможет тебе?»
«Не знаю. Может, она сумеет рассказать мне, почему Катя Вольф отказалась говорить о том, что произошло».
«Она имела право на молчание, не забывай этого, Гидеон». Рафаэль положил остаток кекса на тарелку и взял чашку, обхватив ее двумя ладонями, словно пытаясь согреться.
«В суде — да. В общении с полицией — да. Там она не обязана была говорить. Но со своим адвокатом? Почему она отказалась общаться даже с ним?»
«Она еще не очень твердо знала английский. Может, ей объяснили ее право на молчание, а она неправильно поняла».
«Это напоминает мне еще кое о чем, чего я не могу понять, — подхватил я. — Если она была иностранкой, то почему отбывала наказание в Англии? Почему ее не отослали обратно в Германию?»
«Она добивалась отмены репатриации через суд и выиграла».
«Откуда ты знаешь?»
«Как я могу не знать? В то время все газеты только о ней и писали. Каждое ее движение, каждый поступок за решеткой выносился прессой на всеобщее обозрение. Это было грязное дело, Гидеон. Оно разбило жизнь твоих родителей, оно в течение трех лет убило твоих бабушку и дедушку, и оно с тем же успехом разрушило бы и тебя, если бы мы не берегли тебя от него всеми правдами и неправдами. Так что все твои копания в прошлом… спустя столько лет… — Он поставил чашку на стол и долил в нее чаю. — Ты не притронулся к еде».
«Я не голоден».
«Когда ты последний раз ел? Выглядишь прескверно, должен сказать. Съешь кекс. Или хотя бы выпей чаю».
«Рафаэль, а что, если это не Катя Вольф утопила Соню?»
Он осторожно опустил на стол чайник. Пододвинул к себе сахарницу и высыпал в чашку еще один пакетик сахара, затем добавил молока. Я заметил, что он проделал это не как обычно — сначала молоко, потом сахар, — а в обратном порядке.
Закончив с размешиванием и доливанием, Рафаэль наконец сказал: «Если она не убивала Соню, то почему тогда молчала?»
«Возможно, она подозревала, что полиция извратит ее слова. Или что это сделает королевский прокурор, если ей придется давать показания в суде».