— Потерпи немного. Через полчаса примешь душ, и у тебя будет настоящая постель.
— Премного благодарна.
— Все-таки злишься? — усмехнулся он.
— У меня нет сил злиться. Заткнись, если не трудно.
Он вновь усмехнулся, но просьбу выполнил.
На дорогу я все-таки поглядывала, хотя вопросов и не задавала. Мы довольно быстро пересекли черту города, выехали мимо хлебокомбината к пригородному поселку, потом дорога свернула в лес. Минут через пятнадцать впереди появился фонарь. В лесу он выглядел довольно неуместно, но, когда мы приблизились, стало ясно, что перед нами дачный поселок. Я даже вспомнила, как он называется: «Заря». Место под застройку здесь выделили еще при прежнем губернаторе в нарушение всех правил, потому что земля находилась в черте заповедника. Пошли суды и встречные иски, все это длилось и по сей день. По этой причине поселок являл собой довольно странное зрелище: отстроенных домов практически нет, трехэтажные монстры с пустыми оконными проемами чередовались с котлованами и бетонными блоками.
Теремок за высоким забором выглядел жилым, но вряд ли был заселен. Впрочем, в такую погоду здесь особо делать нечего. В самом конце улицы, на отшибе, среди высоченных сосен спрятался бревенчатый дом под железной крышей. Ставни закрыты, забор отсутствует, на намерение возвести его указывали лишь кирпичные столбы по периметру.
За домом был гараж, к нему мы и подъехали. Вокруг валялся строительный мусор, но лес подходил вплотную к дому, и, если здесь навести порядок, лучшего места для отдыха не найти.
Ворота открылись, и Лукьянов загнал «Жигули» в пустующий гараж. Я вышла из салона и топталась на улице, дул ветер, звезд не видно, мгла и сырость. Я опять принялась зябко ежиться.
Лукьянов закрыл ворота гаража, и мы пошли к дому. Ключ был спрятан под крыльцом, Лукьянов долго возился в темноте.
— Чьи хоромы? — спросила я, потому что молчать мне уже надоело.
— Мои.
— Серьезно?
— Не волнуйся, докопаться, кому принадлежит этот дом на самом деле, непросто, если честно, невозможно.
Он наконец-то поднялся на крыльцо, открыл дверь, и мы оказались в просторном холле. Лукьянов вновь принялся возиться в темноте, щелкнул выключатель, и вспыхнул свет. Я огляделась: из холла вели три двери. Убранством дом напоминал стилизованную охотничью избушку: стены обиты рейкой, добротная мебель, на полу пушистый ковер, на стене справа кабанья голова с устрашающими клыками.
— Ты думал о пенсии? — съязвила я.
— Даже не представляешь, как верно подмечено! проорал откуда-то Лукьянов. Я пошла в ту сторону, он как раз поднимался по лестнице из подвала. — Через полчаса будет тепло, душ сможешь принять еще раньше. Здесь собственная подстанция, вода из скважины, так что удобства ни от кого не зависят. Дом осмотрела? — Он пошел впереди, распахивая двери. — Это гостиная.
Здесь были камин, два дивана, кресла, белая шкура на полу — вряд ли такой здоровущий зверь существует в природе, впрочем, искусственный мех я предпочитала настоящему, зверье беречь надо.
Лукьянов включил две настольные лампы, и стало уютно.
— Отдыхай, — кивнул он на кресло, а я указала на свою грязную куртку и джинсы, у которых был такой вид, точно я их взяла напрокат у бомжей.
— Есть во что переодеться?
— Найдем. В подвале стиральная машина, думаю, пользоваться ею ты умеешь.
Кроме гостиной, в доме были две спальни и просторная кухня. Лукьянов сразу полез в холодильник, который в отличие от моего выглядел образцово: доверху забит продуктами.
— Пока ты принимаешь душ, я что-нибудь приготовлю, — заявил он. Не мужчина, а чистое золото. — Ванная рядом со спальней. Вода наверняка уже нагрелась. Сама справишься или помочь?
— Справлюсь, — кивнула я.
Ванная комната была небольшая. Душевая кабина и тут же мини-сауна. Я быстро разделась, решив, что сауна это как раз то, что мне нужно.
Я расслабленно сидела, запрокинув голову, и старалась ни о чем не думать. Мысли, конечно, пытались прорваться в мою многострадальную голову, но я отчаянно гнала их прочь. Когда находиться в сауне стало уже невозможно из-за жары, я перебралась в душ, вода с шумом падала на плиточный пол, и я не услышала, как скрипнула дверь.
— Я принес тебе халат, — сказал Лукьянов. — И полотенце.
— Спасибо, — буркнула я. '
Он не уходил, а я повернулась к нему спиной, испытывая неловкость, хотя с какой стати? Не один раз мы принимали душ вместе, и мне это нравилось. Я слышала, как он раздевается, и внутренне напряглась, но все равно, когда его руки оказались на моих бедрах, вздрогнула. Кабинка была маленькой, и вдвоем здесь стало тесно. Он стоял, прижавшись ко мне, держал за руки, стискивая их все сильнее и сильнее.
— Ты меня любишь? — шепнул он мне в ухо. Можно было сделать вид, что из-за шума воды я не расслышала, только это глупо.
— Ты знаешь, — ответила я.
— Нет, не знаю. Скажи. Скажи, — повторил он, целуя мою шею. Я повернулась и ткнулась носом в его грудь. Вода текла по моему лицу, смешиваясь со слезами. Тут, главное, не шмыгать носом и дышать ровнее, чтобы он ничего не почувствовал. — Чего ты? — улыбнулся он, приподняв мой подбородок. — Я еще жив. Я выкручусь, вот увидишь.
— Саша, — сказала я. — Сашенька… — обхватила его шею руками и заревела, не таясь.
— Мой маленький отважный котенок, — сказал он, целуя меня. — Давай выбираться отсюда. Я пожарил курицу, второпях, конечно, но надеюсь, получилось неплохо. Там есть замороженная картошка, разогреть ее в микроволновке дело двух минут, еще салат из помидоров и перца. Я бухнул туда банку фасоли, хуже не будет, как считаешь? — Он осторожно вытирал меня полотенцем, поцеловал шрам на плече. — Еще заметно, — сказал он с удовлетворением, точно гордился делом своих рук. Подал мне халат, сам завернулся в полотенце. — Идем, — позвал он с улыбкой.
Пока я была в сауне, он успел растопить камин, здесь у открытого огня было даже жарко. Я устроилась на диване радом с низким столиком, на котором он расставил тарелки с приготовленным ужином, сам он устроился на полу. Открыл бутылку вина, и мы молча выпили и поели. Я смотрела на огонь, боясь перевести взгляд на Лукьянова. Он отодвинул стол, привалился спиной к дивану и тоже смотрел на огонь.
— По большому счету, этим придуркам надо сказать спасибо, — заметил он с улыбкой. — Когда еще мы смогли бы посидеть вот так.